Лебяжий

– Чистый ты, паренек! – улыбнулась Федосья. – Весь, как стеклышко, светишься. Пошли тебе бог счастья!

– Ах, если б он был, ваш бог! – вздохнул Олег, перестав дичиться и совершенно доверившись ей. Но едва вспыхнула между ними искорка задушевности, едва душа к душе потянулась – Олега позвали.

– Ммы потом с вами... ппотом обо всем поговорим! – сказал он, расставаясь с женщиной не без сожаления.

Буровая причудливо обросла льдом и теперь высилась над поселком, над лесом точно гигантская хрустальная друза. А над нею – тоже хрустальный – распушился огромный одуванчик. Смотреть издали – волшебное, незабываемое зрелище. Какой-то могучий мастер с неистовым воображением не поскупился на материал, на время и сотворил эти удивительные, единственные в своем роде шедевры.

Но подойди ближе – шум падающей водяной массы, свист газа, пар, грязь под ногами, промоины и резкий неприятный запах. Минерализованные горячие потоки разъели лед на реке и, провалившись под него, соединились с речною холодной водой, а в промывах всплывала животом вверх задохнувшаяся от газа рыба.

– Вот она, башня-то вавилонская! – глядя на вышку, усмехнулся Пронин.

И первый испуг, и первые восторги уже миновали, и люди, как могли, противостояли фонтану, сооружали дамбу, отгораживающую поселок от воды. Волков призвал на помощь не только местных жителей, но и рабочих ближнего совхоза, всех комсомольцев района. Машин не было: землю, камни, песок таскали на носилках, бревна возили на лошадях и на оленях. Работами руководил Мухин. Пронину строго-настрого прописали постельный режим, но, усыпив Федосьину бдительность, он по нескольку раз в день наведывался на площадку. Енохин опять улетел. Его вызвали в Москву, в главк. Вестей от него пока еще не было. Но теперь настроение улучшилось: все были уверены, что Анфаса не снимут. Хоть и открытый фонтан, а победа. Победителей, по пословице, не судят. Енохин сделал все, что было возможно, и даже сверх того.

– Енохин когда явится? – спросил Волков, глядя с холма на суетившихся внизу людей. Отсюда они казались крошечными муравьями.

– Думаю, явится на днях... Жена будто бы развод потребовала... Ну и в главке дела...

– Как это все не вовремя!

– Ничего, без него справимся. Кончайте с дамбой.

– Мы не задержим... к вечеру, как обещали, забутим. – Волков стремительно сбежал с холма и, отыскав Мухина, спросил, чем и как может быть ему полезен.

Оставшись один, Пронин достал папиросы и долго и неловко прикуривал, кое-как добыв огня одной, здоровой рукою. Правая, сломанная, была в гипсе. Но не из- за руки сидел на больничном. Слишком переволновался за эти сумасшедшие дни – сердце выключилось. Рука привычно потянулась за валидолом, но где-то на пол- пути остановилась.

Хорошо, что поблизости были люди и, как всегда, Федосья. На своей спине в балок унесла. Ох, дьявол! Вон она, легка на помине!

Пронин юркнул за ближнее дерево, замер, но Федосья его заметила. Присела на пенек и ждала, когда он выкажет себя.

– В прятки со мной играешь?

– Я тут документик один обронил... – смущенно забормотал Пронин, наклонился и стал шарить под ногами. – Найти не могу.

– Чисто младенец! Айда домой!

– Не пойду.

– Силком уведу! – пригрозила Федосья.

– Не имеешь права. Я больной.

– Больной, дак сиди дома. У тебя постельный режим.

– Не видишь, что тут творится? Ага, вон несут кого-то... – Решительно оттолкнув Федосью, он поспешил навстречу сыну, который вместе с Ганиным нес обомлевшего Кешу. Все трое были в противогазах. – Что с ним?

Олег, стянув свою маску, провел по лицу рукой, жадно вдохнул ртом воздух, растерянно пожал плечами:

– Нне знаю. Сстоял и – вдруг упал.

– Распакуйте его! Живей! – приказал Пронин. Осмотрев противогаз, небрежно отбросил его в сторону, Кеша не от газа задохнулся. – Клапан заело.

– Я этот намордник больше ни за что не надену! – сдернув с себя противогаз, сказал Ганин.

– Это почему еще?

– А что от него толку? Все равно для вида ношу. Маска-то, видишь, разорвана?

– Тоже мне, рационализатор! Наглотаешься газа – наденешь...

– Ни хрена не будет до самой смерти, – беспечно отмахнулся Ганин и подмигнул ожившему Кеше. – Ну как, Кент?

– В порядке. Если бы еще микстуры грамм сто с прицепом... А, Сергеич?

– Будет микстура, когда превентер введем... Ну, по местам, ребята! Я с вами...

– Куда ты с одной-то рукой? – сказал Олег, когда Шарапов и Ганин ушли. В том, что он говорил, был полный резон. Но Пронин не собирался обсуждать с сыном однажды принятое решение. – Доверь это дело мне, отец.

– Сам знаю, кому доверить.

– Тты ппойми... если что случится... людей напугаешь... Опасно же...

– Опасно! – Ну что за настырный парень! Взялся учить родного отца. Вот времена настали! Пронин сердито засопел: обида на сына не заглохла. Не об отце заботится – о чужих людях. Сопляк! – Что тут, война, что ли?

– Сам говорил когда-то... – оскорбившись, буркнул Олег. Он собрался мириться, а Пронин смеется над ним, покрикивает при этой... своей женщине.