Лед и пламя

– Мне очень жаль вас, – пробормотал Скотт. – Вы действительно не хотите, чтобы мы позвонили отцу?

Она кивнула, хлопая ресницами, затем тело ее снова выгнулось.

– Боже мой, опять начинается!

Приближалась новая схватка, а «скорая помощь» все не приезжала. Скотт услышал, как Мойра разговаривала с Ангусом, которому она только что дозвонилась. Амели попыталась слегка выпрямиться, но ей это не удалось, настолько она была измучена.

– Держитесь за меня, – прошептал Скотт.

Никакие слова не могли ни облегчить ее боль, ни утешить. Минуты тянулись бесконечно, и вдруг Амели начала сильно дрожать.

– Мне холодно, – только и успела она сказать, прежде чем потеряла сознание.

* * *

Ангус получил вызов, когда сидел за столиком в «Вакси О'Коннорс[34]», пабе на Джордж-стрит, чей затейливый декор приятно развлекал его. Потягивая пиво, он размышлял, а стоило ли ему назначать встречу нотариусу. Составлять завещание ему было не слишком приятно, это невольно заставляло думать о смерти и о том, что, возможно, он и не увидит, как будет подрастать его новый ребенок. А потом, в какой-то мере его к этому принуждали, чего он просто терпеть не мог. Но ведь, по сути, Амели была права: она думала о будущем своего ребенка и хотела обеспечить ему защиту. Амели придала обычному слову «защита» какой-то уничижительный до неузнаваемости смысл. Ее антипатия к Скотту не позволяла ей видеть, до какой степени это был честный и добропорядочный человек. Наберись Ангус тогда побольше смелости, он непременно встал бы на защиту своего сына и объяснил бы ей, что все его дети, рожденные в браке, имели бы равные права, вне зависимости от завещания. Почему надо было так заботиться именно об этом ребенке, еще не родившемся? Но оставался еще вопрос о статусе самой Амели в случае, если он уйдет первым. Уж не это ли и было главной причиной ее настойчивости, желания подписать документ в свою пользу? И какие последствия могло бы это иметь для Скотта – то, что Амели сможет совать свой нос во все их семейные дела? И причем гораздо раньше, чем маленький ребенок достигнет возраста, когда будет хоть в чем-нибудь разбираться – в винокурнях или прядильном производстве…

Он был погружен в эти зловещие размышления, но после звонка Мойры его словно окатило холодным душем. Из скорбных слов сестры он понял, что у Амели в Джиллеспи случился выкидыш. Он все равно не успел бы доехать туда раньше «скорой помощи», к тому же неизвестно, в какую больницу отвезут Амели. Мойра пообещала тут же ему перезвонить, когда у нее появится какая-нибудь информация, чтобы он смог как можно скорее направиться к жене.

Ангус одним глотком осушил пиво и тут же заказал еще. Страшно встревоженный, он никак не мог думать об этом младенце как о живом существе, своем ребенке. Может быть, тот был уже мертв? Или нежизнеспособен в лучшем случае? Амели была в курсе того, что ее поздняя беременность таила много рисков, в том числе и большой процент возможности выкидыша. Но самыми непредсказуемо коварными были первые три месяца, и, пройдя их, она уже считала себя в полной безопасности.

Он представил жену в луже крови, рожающую без медицинской помощи мертвый плод. Ощутив тошноту, он попросил принести ему двойной виски вместо пива. Мойра уточнила, что рядом с Амели был Скотт, и он старался сделать все, что только мог, чтобы помочь ей. А вот он, Ангус, ничего не смог для нее сделать. Положив телефон рядом со стаканом, Ангус уставился на потухший экран. Двадцать семь лет назад в Джиллеспи Мэри страдала, как про`клятая, рожая Скотта. Все время, пока длился этот кошмар, он был рядом и держал ее за руку. Но в конце концов новорожденный вышел из живота матери и закричал, а врач сказал, что это мальчик и с ним все отлично.

Ладонью Ангус вытер крупную слезу, скатившуюся по его щеке. В конце-то концов, не хватало ему только еще расплакаться в пабе! Мэри пережила роды, Амели тоже переживет. А если уж Скотт и останется единственным сыном, то даже лучше. И больше никогда на свете речь не зайдет о том, чтобы повторить это рискованное предприятие. В то время, много лет назад, Мэри заставила его заплатить за свои муки, устроив им навсегда отдельные спальни. Хотя в чем тогда он был виноват? Интересно, как заставит его заплатить Амели? Уж не так же ли? Нет, две его жены были абсолютно разными, какими только могут быть разными две женщины. Мэри держалась с ним всегда высокомерно, потому что ее семья была родовитой, хотя и обедневшей, почти без средств, но зато корни ее уходили в глубь веков, восходя к династии Стюартов. Она была горда, пряма, немного сумрачна, в точности, как Скотт, которому она передала не только цвет глаз, но многие сердечные качества и свойства характера. Амели была совсем другой: более женственной и с развитым материнским инстинктом, гораздо хитрее и требовательнее. Она знала, как не только размягчить Ангуса, но и как обвести его вокруг пальца. Однако он не жалел об этом.