Лед под кожей

Размышляя, Лукас вдруг нащупал то самое; он вдруг чувствует этот сдвиг. До этого отец, по крайней мере, делал вид, что его целью является нечто вроде воспитания, в честь чего необходимо запихать разбалованному сыну в голову все достижения ӧссенской письменности. Он прикидывался, что методы принуждения, которые он использовал на пути к этой цели, являются лишь необходимым злом. Теперь все изменилось. Теперь он впервые вслух назвал настоящую цель их конфликтов.

Впервые использовал то самое слово в связи с этим.

Власть.

«У МЕНЯ ЕСТЬ ВЛАСТЬ, А У ТЕБЯ НЕТ».

Все, что до этого Лукас лишь подозревал, вдруг кристаллизуется в четкую форму. Наглядную, читаемую, совершенно очевидную.

Отвратительную.

Фактически отцу совершенно безразлично, что произошло в Блу-Спрингс. Рё Аккӱтликс, он ведь даже не требует, чтобы Лукас извинился! Он не желает, чтобы Лукас признал свою вину или проявил смирение или сожаление. Не хочет от него заверений, что такого больше не повторится, – после чего обещаний, что он все исправит. Ему абсолютно нет дела до конкретного вида совершённого греха, потому что он и без этого не пытается его наказать ЗА что-то. На самом деле отец использует эту ситуацию, чтобы дать прочувствовать свою власть. Он всегда это делал, но сегодня впервые признаёт это открыто. Сам себя он называет «противной стороной», что имплицитно заключает в себе конфликт. Не говорит он и о «непослушании» или «наказании», вместо этого о «свободомыслии» и «репрессиях». Старый профессор выложил карты на стол. Он хочет сломать Лукаса, хочет овладеть его волей и больше этого не скрывает.

Это признание пробуждает в Лукасе инстинкт самосохранения… и в то же время кажется ему чем-то по-настоящему поразительным. То, что происходит между ним и его отцом, – это уже не ОТНОШЕНИЯ. Это ПАРТИЯ. Это ВОЙНА. Более того – Лукас уже не жертва, а одна из сражающихся сторон. До этого он играл в роли пешки, которая маневрирует на минном поле; пытался прожить день за днем без особых промахов, минимизировать усилия и максимизировать полученную выгоду. Теперь он впервые увидел хотя бы намек на замысел, который руководит всем этим представлением. Он все еще остается солдатом; увязает в болоте по самое горло – особенно сейчас, когда его ждет эта безумная экзекуция; но в то же время он смотрит на все глазами генерала.