Лед под кожей

Камёлё передернуло. Даже сейчас в ней все замирало от воспоминания о той безнадежности и неописуемом ужасе. После того разговора она вернулась в монастырскую келью и ждала прихода исполнителя. Час за часом. Весь следующий день. В конце концов она уже почти желала, чтобы появились зӱрёгалы и покончили с неопределенностью. Затем случилось то, что случилось, и все стало еще хуже, намного. Да, верховный жрец с самого начала говорил, что не поможет ей, но в глубине души она продолжала надеяться. Надеялась, что все это будет лишь политическим процессом, заключением для вида, театром для распаленной толпы верующих, собравшихся перед посольством землян. Что все заранее оговорено. Что исполнители Саксаёрӱэля позволят ей сбежать.

И что не будут ее пытать на самом деле.

Камёлё сжимала зубы. Она лежала здесь, окруженная земной темнотой; но удушающая волна ӧссенского страха вдруг вернулась и напала на нее драконьим когтем из ниоткуда. Лаёгӱр парализовал ее и заточил в воспоминаниях. Они были даже слишком живыми: Камёлё погрузилась в них слишком глубоко и вдруг вновь оказалась там, затянутая в бесконечный ночной кошмар. Ее собственное сознание, выплывающее из океана боли. Острый свет галогенных прожекторов, направленных ей в глаза, под которыми она чувствует себя весенним листком на горячем песке. Вопросы, вопросы, на которые она не может ответить. Усталость. Недосыпание. Новые вопросы, один за другим. Имя Луса. Снова и снова. Намерения и планы, которых никогда не было и которые в ее голове давно безнадежно перемешались, она путается в них, запинается, теряется, тем временем ложь переплетается, а сеть подозрений сжимает ее – и все это в ее парализованной мысли разрастается в запутанный бесконечный хаос.

Глеевари неконтролируемо передернуло. Она пыталась убедить саму себя, что она на Земле, в Н-н-Йорке, на свободе, в квартире медианта, который слушается ее, будто машинка на пульте управления; но страх накатился на нее и душил, одеяло пропиталось ледяным потом. Не получалось дышать. Не получалось звать на помощь. Ей стоило огромных усилий протянуть руку и зажечь лампу на ночном столике.

Она смотрела на треугольник космической темноты.

Он находился прямо перед ее глазами, в четверти метра над головой, погруженной в подушки. Новый приступ ужаса полностью парализовал Камёлё и будто заморозил и мысли, несколько мгновений ей потребовалось, чтобы осознать, на что именно она смотрит.

Серебристый холод.

Он вздымался над ней, словно атакующая кобра. Членистое металлическое тело почти выпрямилось, сверху выгнувшись дугой и склонившись над ней. Камёлё ясно ощущала его инстинктивную жажду, его голод… его сознание, алчно поджидающее очередного проблеска воспоминания. Оно впивалось в нее, словно зубы металлического капкана.

Камёлё вдохнула. «Назад!» Ее приказ ударил в плотную космическую темноту – и в тот же миг ее пальцы сжали левитирующий кусок металла. Она чувствовала, как серебристый холод

подергивается, невольно сопротивляется, и несколько раз крепко ударила его в мыслях. Металл в ее пальцах вдруг ожил. Хлестнул воздух словно кнут, его свободный конец описал петлю – и тут же молниеносно обмотал ее запястье. Камёлё чувствовала, как он ее сжимает, и без колебаний ударила его снова, в этот раз так сильно, что он вспыхнул бледно-синим ядовитым светом, который на мгновение полностью заглушил мягкое сияние лампочки Джеральда. В тот же миг хватка ослабла. Серебристый холод обессилел. Его петли спокойно сложились вокруг ее руки, а открытый треугольный конец, еще мгновение назад полный ужасного Небытия, прильнул к коже преданно и почти с нежностью.

Глеевари с облегчением закрыла глаза. «Вот мы и выяснили, кто здесь хозяин!» Однако она не стала лгать себе. Хоть ей и удалось справиться, она была на волосок от смерти: если бы она не включила свет, если бы не оборвала вовремя поток прошлого, – сейчас она была бы мертва.

Камёлё натянула рукав до запястья и поднялась с кровати – потрясенная. Остаток лаёгӱра выплеснула в раковину, сполоснула кружку и отправилась к шкафчику в гостиной, который Джерри окрестил гордым названием «бар». Девушка налила коньяка и опрокинула рюмку в себя.