Леди из Фроингема

– Непременно, – быстро нашёлся Филипп, заметив, как нахмурилась Оливия. – Спокойной ночи, мисс Прайс, добрых снов.

Девушка одарила близнецов воздушными поцелуями и танцующей походкой покинула комнату.

– Погоди-ка, – остановила Оливия брата, который собирался спешно ретироваться. – Кузина Вивиан, что, приезжает в Англию?

– Может быть. Не знаю. Да какая разница?! Во всяком случае, ей ничего не мешает это сделать, – огрызнулся Филипп.

– А мисс Прайс ничего не мешает думать, будто она сможет познакомиться с заокеанской коллегой, у которой есть связи в кинематографическом мире? – скорее утвердительно, чем вопросительно, произнесла Оливия, не скрывая своего разочарования действиями брата.

Глава восемнадцатая, в которой Оливия получает от инспектора гневную отповедь и навещает миссис Грин, а в поместье происходит новое несчастье

Намёки инспектора на отравление, как на возможный способ убийства, дали свои бурные всходы. За утренней трапезой, сервированной Анной при помощи Присциллы, все демонстрировали вялый аппетит.

Думая, что никто не видит его манипуляций, Оскар Финч, не расстающийся с лупой, нашёл ей ещё одно полезное применение – всякий кусок хлеба, консервированного кролика или пирога с почками, который он брал с общего блюда, подвергался пристальному изучению и даже обнюхиванию. Каждый раз после этого он поднимал взгляд и мимолётно оглядывал всех присутствующих с тем же пытливым выражением естествоиспытателя, что и пищу. Все эти манипуляции производились так демонстративно, что больше походили на дурную шутку.

Седрик, который вбил себе в голову, что ему стоит опасаться за свою жизнь, выглядел ещё более измождённым, чем обычно. Бессонная ночь не прошла для него даром – нездорового цвета кожа обтянула скулы, глаза запали, губы потрескались. Присцилла, навязчиво пытающаяся накормить его завтраком, потерпела поражение и теперь сидела молча, хмурая и недовольная.

Однако никто не желал признавать свои опасения и произносить вслух то, что терзало каждого. В призраков, убивающих из мести, само собой, не верил никто, но и мысль о том, что среди них безжалостный отравитель, была невыносима.

– Я так полагаю, что спорить с инспектором бесполезно, – вдруг нарушила общее молчание Виктория.

Оливия поразилась тому, как безжизненно прозвучал её голос. Ни следа бурлящей напористой энергии, которая так отвращает окружающих от женщин подобного склада, ни малой толики присущей ей властности – Виктория напоминала тень себя прежней.

– Я имею в виду, что он не позволит мне покинуть Мэдли, пока расследование не окончено.

– Ну конечно же нет, – Финч отвлёкся от изучения рыбного паштета. – Грумс не оставляет выбора никому из нас. И это, знаете ли, правильно. Я доверяю Грумсу – он своё дело знает. Уверен, уж он-то мигом разберётся, что к чему, – последнюю фразу Финч произнёс довольно-таки зловеще и посмотрел почему-то в сторону близнецов.

Сразу же после завтрака прибыл Грумс с сержантом. Он по-хозяйски обосновался в кабинете старого лорда и через Хигнетта передал, что желает видеть Викторию и Седрика. Присцилла порывалась сопровождать мужа, но Бимиш выпроводил её, а Грумс при этом в самых категоричных выражениях попросил не препятствовать расследованию. Рассказывая об этом Оливии, Присцилла не сумела сохранить присущее ей самообладание и даже позволила себе пару резких высказываний в адрес полицейских. Снедаемая тревогой за мужа, она, обхватив плечи руками, то переходила от одного окна гостиной к другому, то застывала на месте.

Филипп с мисс Прайс бесследно исчезли сразу после завтрака, остальные разбрелись по своим комнатам, а Оливия заняла наблюдательный пост на лестнице, усевшись прямо на ступеньках и чутко прислушиваясь, не хлопнет ли дверь кабинета, где инспектор допрашивал подозреваемых.

Ожидание длилось долго. Оливия успела изучить в подробностях все портреты из семейной галереи, сделав для себя вывод, что большинство представителей славного рода Понглтонов были, скорее всего, на редкость неприятными людьми. Об этом свидетельствовали их суровые лица – надменные, с хищными складками у рта, – что сейчас сообща разглядывали чужачку, обманом проникшую в их цитадель. Один из Понглтонов (судя по высокому плоёному воротнику, живший в елизаветинскую эпоху) выглядел особенно высокомерным, и что-то в его лице или в выражении его глаз почудилось Оливии знакомым. Знакомым настолько, что она тут же принялась копаться в памяти, где, у кого она могла видеть эту язвительную усмешку и этот разлёт густых бровей, приподнятых в мнимом добродушии.