Леди, которая любила лошадей

— Я не про тебя, я про Сашку. Кто ж так щиты ставит? Без изоляции? Вот вернусь, я покажу этому студиозусу, что такое настоящая артефакторика. Он же тебе руку едва не спалил.

Едва…

Не спалил.

И… и Василиса вдруг явственно осознала, что все еще жива. И, наверное, кому-то там, на небесах, о которых она думала редко и исключительно по большим праздникам, она нужна, если все вышло… как вышло.

— Госпожа? — стенка щита исказило лицо кучера, лишив его неприметности. — Вы целы?

— Не вашими заслугами, — зло отозвалась Марья и щит все-таки убрала. — Что здесь вообще произошло?

На светлых ее волосах держалась шляпка из тонкой сетки, украшенной круглыми жемчужинами и атласными лентами. Сооружение это, на ком другом показавшееся бы чересчур роскошным, на Марье гляделось вполне себе естественно и мило.

— Не знаю. Госпожа вышла. Я решил, что ей стало дурно в магазине.

Василиса фыркнула. Она, конечно, модные лавки не слишком жалует, но не настолько же. И Марья тоже фыркнула. Она вовсе не представляла, что кому-то могло стать дурно в столь чудесном месте, как шляпная мастерская.

— …и она просто посмотрела, а он вдруг заклятье кинул. Я слишком далеко стоял и…

— Вещерскому доложитесь, — бросила Марья.

И кучер посмурнел. Кажется, перспектива его не вдохновляла.

— А ты что скажешь?

Под строгим взглядом Василиса поежилась.

— Мне… не знаю, я просто… он был неправильным, тот человек. И я захотела посмотреть, что с ним не так, — прозвучало на редкость жалко. — Я вышла. И…

— Посмотрела?

— Да.

— И?

— Это был он.

— Кто?

— Ижгин, — сказала Василиса. — Василий Павлович. Он просто личину нацепил. Только что-то все равно не легло, если я заметила.

— Легло, — очень мрачно произнес кучер. — Хорошо легло. Я не заметил, а у меня…

Он поднял руку, демонстрируя широкий кожаный браслет, украшенный серебряным узором.

— Вот как, значит… — Марья посмотрела на след. Огонь, пролетев по улице, опалил пару деревьев, обратил в пепел петунии, не тронув каменную цветочницу, и исчез. — Что ж… ты найди Вещерского. Пусть разберется, почему всякие беглые приказчики огненными заклятьями первого уровня швыряются.

— А…

— А мы еще не все шляпки посмотрели, — Марья взяла Василису под руку. — Знаешь, мне нравится эта девочка. Как думаешь, она не согласится переехать? Конечно, Гезлёв город симпатичный, но народец здесь какой-то чересчур уж консервативный… и вот так везде! Если где и появится какая прелесть…

Колени дрожали.

И руки тоже дрожали. И, наверное, Василиса бы расплакалась самым позорным образом, если бы не спокойный голос Марьи…

Туман расползался.

И собирался.

Он словно чувствовал настроение Демьяна и его желание добраться до того подлеца, который едва не убил девушку. Василиса была бледна. И шляпка из темного шелка подчеркивала эту ее нехарактерную бледность.

Растерянный взгляд.

Пальцы, которые то касаются друг друга, то собираются в кулачки, и тогда узкий подбородок поднимается, будто она, Василиса, готовится дать отпор.

Вещерский мрачен.

Он дважды прошелся по улице, но след потерял, и это его злит. Его злость густая с богатым лиловым оттенком, один в один варенье, что матушка варила в августе-месяце из соседских слив. А вот некромант спокоен. И спокойствие это отнюдь не только внешнее.

Выходит, он, Демьян, привыкает?

К дару этому? Или правильнее было бы его проклятьем назвать?

— И это, прошу заметить, совершенно возмутительно, — над княжной Марьей туман клубился, и Демьян не мог отделаться от ощущения, что тот того и гляди полыхнет. — Средь бела дня в приличном месте…

— Извини, дорогая.

— А если бы не защита? Если бы… — бледные руки взметнулись, и воздух вокруг ощутимо нагрелся.

— Как вы себя чувствуете? — тихо спросил Демьян, пока Вещерский утешал супругу, а некромант разглядывал шляпку, представлявшую собою поле искусственных роз, среди которого потерялась мертвая белая птица.

— Хорошо, — солгала Василиса.

— Неправда, — зачем-то сказал Демьян, хотя вежливо было бы со словами согласиться.

— Неправда, — она вздохнула. — Странно. И… страшно. Меня еще никогда убить не пытались.

Она потерла запястье, на котором отпечатался алый след.

— И, наверное, убили бы, если бы не Сашка… у меня вообще-то есть родовая защита, только…

— Вы ее не носите.

— Не ношу. И Марья пока этого не поняла, — Василиса покосилась на сестру, что-то увлеченно выговаривавшую супругу. Выглядел Вещерский до крайности виноватым, но отчего-то Демьяну казалось, что и гнев княжны, и нынешняя виноватость княжича — часть чужой игры, свидетелем которой ему было позволено стать. — А как поймет…

— Заругается?

— Еще как.

— А почему не носите?

Не о том надо спрашивать, и не спрашивать вовсе, но сказать что-либо утешающее, вроде того, что преступник понесет заслуженную кару. Вот только ложью это было.

Не так-то просто найти человека, а уж такого, который прячется…

— Так… вы бы видели этот перстень. Он тяжеленный… и неудобный до жути. Вот и…

— Я тебе удобный сделаю, — пообещала Марья, которая, оказывается, все-то слышала. — Или лучше браслетом?

— Браслетом.

— Вот и отлично… а пока… дорогой, вы не хотите что-либо предпринять?

— Что?