Леди, которая любила лошадей

Вместо ответа некромант протянул широкую шершавую ладонь. На ладони проступали бляшки сухих мозолей и редкие шрамы. А над нею поднимался знакомый туман.

— Просто возьми, — сказал некромант и сам ухватил Демьяна за пальцы. На долю мгновенья руку опалило жаром, показалось, что Демьян сунул ее в самую-то печь. Но жар прошел, зато перед глазами поплыло. — И смотри. Туда, где видел огонь.

Демьян послушно уставился на стену. Появилось опасение, что ничего-то у него не выйдет, но нет, на сей раз получилось даже проще, чем в первый. Стена мигом покрылась сперва узорами, а следом и пламенем, он даже успел разглядеть подкову, с которой все и началось.

И не только он.

Некромант хмыкнул, а затем потянулся к огню. Он сунул в него пальцы и даже сумел прикоснуться к подкове, которая уже не горела, но просто лежала.

Обыкновенная.

Пожалуй.

Разве что покрыта тончайшим узором линий. То ли резьба, то ли письмена, разглядеть которые не выходит.

— Теперь просто держись, — было велено Демьяну. — И не ломай, тут уже тонкая работа нужна…

Глаза некроманта задернула темная пелена, и казалось, что вовсе их нет, что и сам он, Ладислав Горецкий, давно уж не человек, но нечто, принадлежащее этому вот миру, что неуловимо изменился вокруг Демьяна.

Исчезли следы огня.

И появились лошади. Тот самый жеребец уныло стоял, опустивши голову к ногам. По спине его, по бокам, облепленным навозом, ползали жирные мухи, но жеребец даже не пытался стряхнуть их со шкуры.

— Еще… погоди… извини… — донеслось словно издалека. Туман свивался.

Мир плыл.

Он, этот мир, вовсе существовал вокруг Демьяна, и то под ногами его разверзлась черная не то бездна, не то дыра, которой в деннике всяко не место.

— Что за напасть… — голос этот Демьян узнал, хотя и звучал тот словно издалека. Но заставил подобраться. — С бабой справиться не можете?

— Не твоего ума дело.

А вот этот человек был знаком исключительно по мертвецкой. В этом же мире он все еще был жив.

— Может, и не моего. Но и спросят не с меня… а спрашивать она горазда, сам знаешь.

Сенька-Медведь стоял, опираясь на ворота денника, и глядел на лошадей задумчиво, а во взгляде его мерещилась, не иначе, несвойственная этому душегубу мечтательность.

И подумалось, что и вправду есть в тощем неказистом Сеньке что-то этакое, медвежье, то ли кривые ноги его, несуразно огромные, косолапые, то ли эта манера стоять, свесивши руки вдоль тела, прижавши голову и наклонившись вперед, то ли излишняя лобастость физиономии.

— Если ее… того… вся полиция на уши станет, — фигура Ижгина задрожала, а потом сделалась темна. — А лишнее внимание нам ни к чему. Другое местечко найдем.

— А тут чего?

— А тут ничего… не нужны нам лишние вопросы. Потом и… на вот, подержи…

— Сам держи.

— Мне остальное укрыть надобно. И не переживай, коробка защищена.

Спорить Сенька не стал, но нечто темное, ощетинившееся иглами, словно огромный еж, перешло в его руки, и руки эти тотчас подернулись тьмой, сама фигура расплылась… и мир задрожал.

А потом исчез.

И показалось, что он, Демьян, тоже рухнул в грязный провал, которого в месте этом не должно было быть. Провал оказался бездонным, и Демьяна этакое обстоятельство возмутило.

В любом бреду должна быть своя логика.

А бездонные провалы, помилуйте, совершенно нелогичны.

…и знаешь, дорогой, я с редкостным пониманием относилась к особенностям твоей работы, — голос княжны пробивался сквозь ватный морок, окружавший Демьяна. И он подумал, что был бы рад куда больше, если бы пробился голос другой.

Не такой колючий.

Не ледяной.

— Однако это, позволь тебе сказать, совершенно выходит за всякие рамки!

— Случайно получилось, — произнес Вещерский.

— Случайно, — присоединился к разговору некромант. — Да вы не волнуйтесь, он же живой!

— И это единственное, что вас спасает, — княжна произнесла это так, что Демьян порадовался, что все еще пребывает в беспамятстве, а потому избавлен от необходимости участвовать в этой, несомненно, презанимательной беседе. — Василиса расстроилась.

На душе стало тепло.

И немного совестно, потому как выходило, что именно Демьян стал причиной этого расстройства.

— И вообще… а если он все-таки… преставится? — с некоторой заминкой произнесла княжна.

— Не должен, — впрочем, уверенности Вещерскому явно не доставало.

— Но все же…

— За Никанором уже отправили.

— И без тебя знаю.

Демьяну надоело лежать, тем паче и вправду, как знать, когда именно послали за Никанором Бальтазаровичем и вдруг да вот-вот прибудет со своими нездоровыми целительскими фантазиями. Чистой кожи на Демьяне не так и много осталось.

Открыть глаза получилось не сразу.

— Видите, живой, — радостно воскликнул некромант, наклоняясь над Демьяном. Лицо его худое, будто вырубленное наспех, еще казалось слегка… иным, не принадлежащим к миру здешнему. Но оно, это лицо, озаряла пресчастливейшая улыбка.

— Полагаю, не вашими стараниями. Отойдите.

Ладислав послушно подвинулся, а на лоб Демьяну легла узкая ладонь, показавшаяся до крайности холодной.

— Вы его начисто высушили… — сказала княжна, но руку убрала. Глянула, как показалось, с сочувствием, и спросила: — Пить хотите?

Пить Демьян хотел.