Леди, которая любила лошадей

Неужели полагает, будто Вещерский способен Марье изменить? Это настолько нелепо, что даже в голове-то не укладывается. Да и Нюся, конечно, прелестна и мила, но все одно Марья куда как краше.

И все-таки в волосы вцепиться тянет.

— …сидеть один сыч сычом и маяться всяким непотребством, — глаза Нюси блеснули.

— Это каким? — весьма несвоевременно уточнил Ладислав.

— Разным, — Нюся поставила блюдце и хлопнула себя по животу. — Спасибо. Наелась. Хорошая у вас кухарка… на вилле не такая, а у Полечки и вовсе мрак мрачный. Нанял себе какого-то разбойника, просто ужас! В доме беспорядок, а на кухню лучше и вовсе не заходить. По-моему, ему просто еду из ближайшего трактиру носят.

Нюся вытерла пальцы салфеточкой.

И чаепитие все-таки закончилось до того, как у Василисы иссякло терпение. Она-то, полагавшая себя человеком в высшей степени сдержанным, вдруг осознала, что этой сдержанности у нее на самом-то деле нет вовсе. И вообще…

— Знаешь, никогда мне еще так не хотелось оттаскать кого-то за космы, — задумчиво сказала Марья, глядя, как коляска с Нюсей выезжает со двора.

Жеребца ее привязали к экипажу, а в сопровождение выделили двух конюхов.

— И тебе тоже? — Василиса почесала ладонь.

— Осталось понять, зачем она Вещерскому понадобилась. И не приведи Господь, причина эта недостаточно уважительна.

Марья погладила золотое обручальное кольцо и уточнила:

— Так что вы за непотребством занимались-то?

— Мы?! — Василиса почувствовала, как на щеках вспыхнул румянец. — Мы… не занимались…

— Врать ты не умеешь, — вздохнула Марья. — Совсем непотребством или так, самую малость?

— Малость, — врать у Василисы и вправду не слишком получалось.

— Понравилось хоть?

Ответить не вышло, ибо Василиса поняла, что еще немного и сама полыхнет. От стыда.

— Понравилось, — сделала вывод Марья. — И это хорошо… а то если б не понравилось, то какой смысл затевать эту всю возню. Только смотри, я, конечно, всякого племянника полюблю, но лучше бы ему появиться на свет в законном браке.

— Маша!

— Что? А то ж знаешь, как оно… вроде бы и ничего такого, а потом раз и со свадьбой спешить приходится, пока конфуз еще не всем заметен. А там и врать… — она вздохнула. — Если бы ты знала, как я терпеть ненавижу всякое вранье… хотя мы-то, между прочим, венчаные были. Пусть и тайно. Ай…

Она махнула рукой и добавила:

— Главное, чтобы нравился…

— А проклятье?

— Проклятье, — Марья тяжко вздохнула. — К слову о проклятии… есть кое-что… и еще она приедет.

— Кто?

— Наша двоюродная бабушка. Признаться, я не ожидала, что она вовсе откликнется, а уж чтобы приехать… она сама изъявила желание.

Василиса пожала плечами. Как-то вот… не ждала она от этой встречи чуда. Или все-таки ждала? И быть может, эта женщина, о существовании которой они с Марьей узнали не так и давно, действительно знает что-то, что поможет?

Она тихонько вздохнула.

А Марья взяла и обняла, и так тепло стало на сердце, так радостно. И стыдно тоже оттого, что не так уж давно Василиса злилась на сестру за ее совершенство, как будто Марья в том виновата.

Она чудесная.

И семья у Василисы тоже чудесная. И… и что бы ни случилось, эта семья поможет.

— Идем, — сказала Марья. — Ты должна это увидеть.

«Это» оказалось старою папкой, края которой потерлись, а грубая бумага обрела неровный мышасто-серый окрас, будто плесенью ее побило. Пахло от папки пылью и архивом.

— Вещерскому спасибо надо будет сказать, — Марья присела на софу и поморщилась, ткнув пальцем в дырку, которая образовалась на обивке. — И покрывал каких отыскать, а то право слово неловко принимать человека постороннего в доме столь запущенном.

Василиса опустилась рядом.

Софа точно требовала ремонта, как и козетка, и столик с потемневшим лаком, которые еще и облупился местами. И все-то нужно было делать и немедля, но…

Завязки висели этакими хвостами из потрепанных лент.

Василиса папку распахнула.

И поморщилась. Запах пыли стал резче, да и иной добавился, характерный, мышиного помета.

— Я вот думаю, может все-таки красный? Не тот, который адского пламени, но что-то поспокойнее…

— Зеленый, — возразила Василиса. — Темный, чтоб как дубовый лист. И без всякого рисунка.

— Думаешь?

— А дерево очистить и светлым лаком покрыть. Обои белые или почти белые, там экрю, к примеру, или еще слоновая кость хорошо будет, чтобы солнца много. И гардины светлые с тюлями. Может, вовсе лишь тюли?

— Пожалуй… — Марья задумалась. — Нет, гардины все-таки надобно, помнишь, что летом бывает? Если окна не закрыть, от солнца спасения нету… хотя… ты же солнце любишь.

— Люблю.

— Тогда может и тюли… газовые, пышные, в несколько слоев. Я у Валеевой подобные видала, причем длинные такие, они на полу еще лежали. Я тогда подумала, что глупость это, мажутся ведь, но гляделось красиво…

Снимок был старым.

Может даже вовсе не снимком, но черно-белым, точнее буро-желтым дагерротипом, сделанным еще в те давние времена, когда печатные кристаллы только-только начали использовать. И оттого слепки выходили нечеткими, размытыми, словно сквозь воду смотришь.

Василиса провела пальцем по неровному краю.