Леди-пират

Ее взгляд был прикован к хрустальному черепу. Мери проснулась с ощущением, что кто-то пристально на нее смотрит. Но вместо глаз Балетти на нее уставились эти пустые мерцающие глазницы. Она села на постели, завернувшись в одеяло, поначалу удивленная, потом словно зачарованная.

Балетти опустил поднос на стол и придвинул его к Мери.

— Я подумал, что вы должны были проголодаться, — сказал он, возвращаясь к отстраненно-вежливому тону, которого неизменно придерживался раньше, за исключением минут близости.

— Что это такое, маркиз? — спросила Мери, по-прежнему поглощенная созерцанием черепа.

— А разве вы не знаете?

Она наконец отвела взгляд от сияющего предмета и посмотрела на Балетти:

— Мы находимся в запретной комнате, и перед нами то самое, что вы в одном из своих писем к мэтру Дюма назвали хрустальным черепом. А больше я ничего не знаю. И не хочу больше ничего скрывать. Мне кажется, я люблю вас.

— Хотел бы я, чтобы это было правдой, но не стоит себя обманывать, Мери. Любите вы Никлауса.

— Никлаус умер. И Энн тоже…

— Кто такая Энн?

Мери слабо улыбнулась и взяла из рук Балетти протянутую чашку. Маркиз пристроился рядом с ней на диване.

— Моя дочка. Моя совсем крошечная дочка. Эмма похитила ее, а потом убила.

Балетти вздохнул. Ну вот, оказывается, у Мери Рид есть еще одна причина для того, чтобы его осуждать. Он хотел узнать их все. Для того чтобы научиться ненавидеть себя так, как раньше ненавидела его она.

— Расскажите мне, Мери. Расскажите мне все. Я должен знать. А потом… — Он умолк и положил между ними кинжал Никлауса, который тоже нашел в ее комнате. — Потом вы сделаете то, что должны сделать. Я оставил распоряжения моему дворецкому. Когда меня не станет, все будет принадлежать вам. Все. Даже он вместе с его тайнами, — прибавил Балетти, указывая на череп.

Мери кивнула, растроганная его поступком. «Вот если бы я была Эммой, тогда, может быть…» — подумала она. Но в том-то и дело, что она не была Эммой. И никогда не будет. Форбен тогда нисколько в ней не ошибся. Мери помедлила, дала себе время на то, чтобы выпить бульон, — ей необходимо было набраться сил, да и смягчить пересохшее горло тоже, — а потом выплеснула на Балетти поток воспоминаний. Начиная со своего лондонского детства и до вот этой самой минуты, когда они наконец-то перестали играть.

— Ну вот и все, маркиз, — завершила она свой рассказ, повернувшись к нему и вложив свою руку в его ладонь. — Вот и вся моя история. Я ничего от вас не утаила. Никлаус умер, а я жива. Благодаря вам. Я не хочу вас терять. Даже если вы правы, и доверие завоевывается долго. Любовь тоже. Ваша искренность мне поможет.

— Моя искренность меня погубит, Мери. Это мой приговор. Я не был орудием, но Форбен прав: ваше несчастье — дело моих рук, и мне должен быть вынесен приговор.

— Предоставьте мне это решать, маркиз. Я жду вашей исповеди в обмен на мою.

Балетти не заставил себя уговаривать.

Он был сыном русской царевны и итальянского сановника. Дитя греха. Она была помолвлена с другим, ей предначертан был престол. Царская семья, желая избежать бесчестья, ее ожидавшего, предпочла принести в жертву и мать, и дитя, и этого неудобного отца. Царевна, чувствуя, что приговор ей уже вынесен, подменила своего младенца другим, которого ей тайно принесли, и поручила горничной спрятать сына в надежном месте. Любовники были убиты, а Матье, при рождении нареченный Станиславом, вырос в Париже, его воспитала честная и простосердечная женщина, которая, перед тем как, в свой черед, уйти из жизни, рассказала ему все. И тогда Станислав обратился к человеку, которого его приемная мать всегда ставила ему в пример как образец порядочности и обостренного чувства справедливости. Мэтр Дюма был прокурором, и Станислав тоже хотел стать прокурором, чтобы научиться справедливости. Но алхимия и появление хрустального черепа нарушили все планы.

— Только благодаря ему я стал тем, кем стал, — заключил Балетти, поднимаясь с места, чтобы снять с подставки хрустальный череп и подать его Мери. — Никто никогда не прикасался к нему, кроме меня. Возьми его, — прибавил он, — отныне он принадлежит тебе.

— Да что мне с ним делать-то? — удивилась Мери, позволив тем не менее Балетти положить череп ей на колени.

— Отыскать тот клад, чтобы он достался тебе, а не Эмме.

— Не понимаю. Какое отношение этот череп имеет к кладу?

Балетти взял нефритовый «глаз» и без труда вставил его в одну из глазниц черепа. Мери удивленно на него уставилась, и Балетти снова заговорил. Пересказав то, что узнал от Эммы о сокровищах Монтесумы, он объяснил, какого рода сделку заключил с ней. Он ничего не утаил от Мери.

После того как маркиз наконец умолк, она еще долго безмолвствовала, погруженная в свои мысли, не в силах отвести взгляд от черепа. Это из-за него у нее сломано и перевернуто все — ее жизнь, ее надежды, ее душа. Мери не могла винить в этом маркиза. Пусть даже сам он чувствует себя преступником, этот человек не должен отвечать за жестокость Эммы. А она теперь получила ответы на все свои вопросы, кроме одного.