Леди-пират

«Мой капитан. Прости, если я тебя задела. Все твои упреки справедливы, и я чувствую себя пристыженной. Я думала, что никогда не смогу исцелиться от Никлауса, но Балетти доказал мне обратное. Мне бы хотелось, чтобы это сделал ты, но я и сегодня остаюсь все той же Мери Рид, какой была вчера. Моя двойственность тебе известна. Причины, по которым мы с тобой расстались тогда, и сегодня всё те же. Океан по-прежнему зовет меня, и по-прежнему на «Жемчужине» я не могла бы быть твоей женой. Не знаю, что будет завтра, но ты не станешь воспоминанием, не станешь и просто союзником. Дружеские чувства, которые я к тебе питаю, исполнены нежности. Храни ее, Клод де Форбен. Эта подвеска — когда-нибудь я вернусь за ней — убедит тебя в том, что я действую без принуждения. Вместе с ней и моим сыном, которого мне не терпится обнять, я вручаю тебе мое доверие, которого не отниму никогда. В моих глазах ты достоин его как никто другой. И я хотела бы, чтобы ты, мой капитан, никогда больше в этом не усомнился».

Сложив письмо, он постарался загнать поглубже охватившее его волнение, взял перо, окунул в чернильницу. Ответ вышел кратким:

«Будь счастлива, Мери Рид».

Растопив сургуч на огне свечи, Форбен дал ему стечь на бумагу.

— Будь счастлива, Мери Рид, — повторил он вслух, — и за меня, который никогда счастливым не будет.

И решительно приложил к письму свою печать.

* * *

Эмма де Мортфонтен не стала просить доложить о ней Эннекену де Шармону: ей слишком долго пришлось пробыть наедине со своей яростью во время путешествия, чтобы она согласилась снова ждать, пусть даже несколько минут. Посла она застала присосавшимся к голой груди служаночки, сидевшей у него на коленях. Эмма наградила его ледяной улыбкой, а он едва не задохнулся от удивления.

— Оставьте нас! — приказал он красотке, грубо спихнув ее с колен.

Та надула губки, нахмурила бровки и, проходя мимо, метнула в сторону Эммы злобный взгляд, одновременно затягивая шнурки на своем корсете.

— Вижу, венецианские нравы нимало не изменились, — обронила Эмма.

Господин посол не дал себе труда ответить, а уж тем более не стал оправдываться. Эмма де Мортфонтен оказалась все такой же ослепительной, какой была в его воспоминаниях.

— Как добрались, драгоценная моя? — осведомился он, встав и направляясь к ней. — Удачно путешествовали?

— Для меня путешествия никогда удачными не бывают. Налейте-ка мне портвейна, — приказала она, устраиваясь в кресле.

Эннекен де Шармон хотел было поцеловать ей руку, но она не дала и принялась барабанить пальцами по подлокотникам. Он кинулся исполнять ее просьбу.

— Чем могу служить? — спросил посол, усаживаясь напротив нее. — Что мне сделать, чтобы угодить вам?

Эмма некоторое время молча его разглядывала. Шармон оказался еще более тучным и похотливым, чем помнился ей. Совершенно омерзительным. Однако она нуждалась в нем для того, чтобы отомстить.

— Прежде всего, никто не должен узнать, что я в Венеции. Об этом знаете только вы. Если эта новость распространится, вы будете наказаны за то, что проболтались.

— Не обещайте мне такого блаженства, дражайшая моя, — тотчас возбудился Шармон, — или я вас выдам только ради удовольствия претерпеть наказание.

— То, что я вам обещаю, никакого удовольствия вам не доставит, — заверила его Эмма с жестоким блеском в глазах. — Сомневаюсь, что вам понравится, если вас заживо разрубят на части, чтобы потом скормить акулам.

Эннекен де Шармон судорожно сглотнул, с изумлением и некой даже толикой восхищения осознав, что Эмма де Мортфонтен, пожалуй, и впрямь вполне на такое способна — ее взгляд и все ее поведение об этом свидетельствовали.

— Я и не знал, что вы настолько решительны, сударыня. Я весь — внимание, молчание и преклонение, — сказал он.

Эмма немного смягчилась и одарила его томным взглядом:

— А вот моя признательность, напротив, доставит вам удовольствие. Тем более что услуга, которую вы мне окажете, не противоречит вашим интересам.

— Я весь обратился в слух!