Леди-пират

Приметив скамью в тени банановой пальмы, она села, чтобы немного отдышаться. Боль временами пронзала ее, раздирала на части. Мери глубоко вздохнула. Было совершенно ясно, что это никакой не солнечный удар, а угроза выкидыша. Что ж, ничего не поделаешь, подумала она. Тем хуже. Или тем лучше. Она говорила, что хочет этого ребенка, только для того чтобы доставить удовольствие Корнелю.

— Все хорошо, мадам Мери? — спросила знакомая мулатка, дернув за руку одного из своих многочисленных отпрысков и пообещав ему хорошую порку, как только вернется отец.

— Все в порядке, — без колебаний ответила она, — просто решила посидеть в тенечке.

— Проклятое солнце, одни неприятности от него!

— Что он натворил? — полюбопытствовала Мери, кивнув на малыша, который задумчиво ковырял в носу.

Ребенок был настолько же грязный и запаршивевший, насколько чистой и опрятной выглядела его мать.

— Скормил свиньям мыло. Ну чем теперь Мамиза будет стирать? — заныла она.

Мери, порывшись в карманах, извлекла кусок мыла, который всегда носила при себе.

— Возьми, Мамиза Эдони! — сказала она, бросая мыло мулатке.

Потянувшись к мылу, женщина выпустила руку ребенка, и тот, воспользовавшись этим, пустился улепетывать со всех ног.

— Вернись немедленно! — взревела мать.

Куда там! Мальчишка уже скрылся из виду.

— Ну что за негодник, прямо беда с этими детьми, — проворчала мулатка.

— Да пусть его бегает. Только помой ему хорошенько ноги и уши, когда изловишь. Это очень важно.

— Да-да, Мери, я знаю. От грязи кожа портится.

— Вот именно.

— Спасибо, большое спасибо вам за мыло, — повторяла женщина на ходу, направляясь к хижине, стоявшей с другой стороны площади, как раз напротив скамьи, на которой сидела Мери.

Мери невольно улыбнулась. Уроки Балетти даром не пропали, сказывались до сих пор. Она никогда не отказывала в помощи и охотно делилась сведениями из области гигиены, полученными от маркиза, прекрасно зная, что чаще всего толку от этого никакого, но та малость, которую ей удастся сделать, станет словно бы продолжением его трудов и, может быть, отгонит призраки эпидемий. Тем не менее Мери не воспринимала это ни как миссию, ни как священнодействие, она ничего не проповедовала, просто давала советы, стоило подвернуться случаю, только и всего.

Низ живота снова схватило. Ничего она не будет предпринимать, чтобы помешать выкидышу. Так оно лучше. Мери плохо себе представляла, как станет возиться с младенцем на судне, и ей вовсе не хотелось отказывать себе в разбойничьих удовольствиях.

В ее памяти мелькнул образ Энн. Такое иногда случалось, но воспоминания эти перестали быть мучительными. Как только им с Корнелем случилось захватить первую добычу, Мери отказалась от мысли проверять, правду ли говорила Эмма насчет ее дочери. А первой их добычей стал маленький корвет, груженный кофе и ванилью, и Мери помнила его так отчетливо, словно все произошло только вчера.

Никлаус-младший тогда вытаращил глаза, разглядывая открытые сундуки, раздул ноздри, жадно втягивая запахи.

— Вот оно, наше первое сокровище! — воскликнул он.

Продажа груза принесла им кое-какие деньги, которые они разделили с командой.

— Мы еще и другие захватим, правда, мам? — прибавил мальчик, и глаза у него заблестели.

— Непременно, — искренне в это веря, пообещала она.

Вечером Корнель, не меньше ее самой возбужденный добычей, пылко ее ласкал.

— Давай останемся здесь, — предложила она, поглаживая висевший на шее нефритовый «глаз».

— А как же Энн? Ты уже ничего не хочешь о ней узнать?

— С этим покончено, Корнель. Всё я уже знаю. Посмотри на Никлауса. Он совершенно счастлив, никогда его таким не видела. Его рана зажила. И моя тоже. И ни к чему старые раны бередить — это жестоко и бесполезно.

— Я люблю тебя, Мери Рид, — сказал Корнель. — Ты сделала правильный выбор.

Больше они никогда на эту тему не заговаривали. Их охотничьи угодья были огромными, и Мери очень скоро открыла для себя целую вселенную, очень далекую от правил морского флота. Она перестала писать Форбену, совершенно уверенная в том, что он ее не поймет. Остров Черепахи был отрезан от остального мира. Никакие письма сюда не приходили. И не уходили отсюда. Пробыв здесь какое-то время, пираты вновь отправлялись на промысел. Иногда охота бывата удачной, иногда нет, раз на раз не приходился. Корнель, верный своим принципам, сумел завоевать сердца матросов. Все его уважали. Так же относились и к ней, к Мери.

Во время первого же абордажа она быстро вошла во вкус, вернув себе упоение боем. Она запретила Никлаусу лезть в сражение, но путь ему она уже проложила. Сидя в «вороньем гнезде»[12], куда забрался, чтобы ничего не упустить, мальчишка узнал запах крови — истинный ее запах. Сын унаследовал от Мери и Никлауса-старшего страсть к сражениям. После того как судно было захвачено и разграблено, а команда покинула борт, он явился к матери с отчетом: пересказал ей все, что ему довелось услышать.

— Они сказали, что ты — та еще штучка! — заявил он. — Что это значит?

— Что им понравилось, как я дерусь, — объяснила Мери.