Леди-пират

— Остров Черепахи?! — задохнулся от восторга Никлаус. Он даже от матери отодвинулся.

— Ты-то откуда знаешь про этот остров, постреленок? — с улыбкой спросила Мери.

— Милия мне рассказывала, что это любимое местечко пиратов.

— И она нисколько не ошиблась, — заверил его Корнель.

— То есть это означает, что мы — самые настоящие пираты?

— Да, очень скоро нас именно так и станут называть.

Никлаус залился счастливым смехом и бросился обнимать Мери:

— Форбену это совсем не понравится, ох как же это ему не понравится!

Теперь и смех Корнеля вторил звонкому смеху ребенка.

— Думаю, мы ему и говорить-то об этом не станем, — сказала Мери, прижимая к сердцу обоих разом.

* * *

Эмма де Мортфонтен с горечью смотрела, как растет гора багажа в лодке, в которой ее должны были доставить на корабль. Она покидала Венецию, как когда-то вынуждена была покинуть Сен-Жермен-ан-Лэ. Зная, что больше никогда сюда не вернется. Однако на этот раз она чувствовала себя уничтоженной, опустошенной. Подточенной изнутри страданием, теперь не находившим никакого выхода, никакой отдушины. Днем и ночью ее неотступно преследовали одни и те же картины. Мери, закованная в цепи, отданная во власть ее прихоти. Мери, не желающая ее молить о пощаде, о воссоединении с дочерью, словно ничуть не задетая своей зависимостью. Эмму терзало все то, что теперь она не могла с ней проделать. Грубость Габриэля успокаивала ее на несколько часов, когда он снисходил до того, чтобы Эммой воспользоваться. Ни за что на свете она не унизилась бы до того, чтобы чего бы то ни было требовать. Она попеременно впадала то в ярость, то в апатию. Особенно с тех пор как поняла, что все кончено, что Мери ей не вернуть. Что бы она ни делала. К чему бы она ее ни принуждала. Что бы она ей ни сулила.

«Она высадилась на Мальте, потом села на «Бэй Дэниел», который ждал ее у Пантеллерии», — заявил Габриэль, уверенный в своих осведомителях. Потом он еще три месяца тщетно обшаривал Средиземное и Адриатическое моря, не обращая ни малейшего внимания на маневры Форбена. «Бэй Дэниел» исчез.

А Эмма… Эмма даже не повидалась с послом, ей ни до чего не было дела. И ни до кого.

«У тебя есть хрустальный череп, довольствуйся этим!» — издевательски бросал Габриэль, перед тем как грубо овладеть ею в очередной раз.

Она же довольствовалась только его звериными ласками. С трудом. С неистовым ожесточением.

Эмма оперлась на руку, которую Габриэль протянул ей, чтобы перешагнуть через борт лодки и устроиться на скамье. Стало прохладнее. В Венеции снова начинался карнавал, даруя забвение ее обитателям, пострадавшим от пожара и от мстительности Форбена.

Снова моретты скроют лица и имена. Эмма носила теперь лишь одну маску. Маску своего гнева и своей боли.

И впервые маска ее обезобразила.

— Куда направляемся, сударыня? — спросил капитан, явившийся ее приветствовать, едва она оказалась на борту корабля.

— Чарльстон, — ответила Эмма. — Чарльстон, в Южной Каролине.

— Долгий переход.

Она кивнула.

— Мы пополним запасы в пути. Поспешите, капитан, — прибавила она, сжимая мучительно ноющие виски. — Поспешите, моя дочь ждет меня там.

И ушла в свою каюту — одна, безнадежно, отчаянно одинокая, равнодушная к тому, как Габриэль хмурит брови. Ей было совершенно безразлично, что он подумает. Мери могла решить отправиться куда угодно, поскольку на этот раз не сочла необходимым мстить за то, что ей пришлось вытерпеть. Да, куда угодно. Так почему бы не туда, где Эмма, по ее собственным словам, держала Энн? Она попыталась опередить действия Мери, хотя и без всякой надежды. Потому что не могла поступить по-другому. Потому что сама оказалась заложницей того, что сделала собственными руками. Но теперь, увы, Эмма де Мортфонтен уже ни на что не рассчитывала. Мери эгоистически отказалась признавать правду. Значит, дочь ее больше не интересовала.

«Я не стану ее там ждать, — поклялась Эмма самой себе. — Я больше не стану ее там ждать».

Она сделает то, что обещала Мери перед тем, как ею насладиться. Она превратит Энн-Мери в своего двойника. В этой девочке будет ее жизнь.

Эмма вытянулась на постели, потом свернулась клубком и, снова оказавшись во власти демонов, которых равнодушие Мери поселило в ее утробе, принялась рыдать, стискивая в объятиях подушку.

22

С весной на остров Черепахи пришло чудесное тепло. Минувшей осенью в здешних краях пронесся ураган, который разорил этот остров, задев также и расположенную совсем рядом Эспаньолу[11], — да так, что следы бедствия до сих пор не стерлись. Повсюду на песке лежали растерзанные или просто поваленные стволы пальм. Раки-отшельники превращали их в свои логова, забиваясь в тень среди высохших листьев.