Леди со старинного портрета

Зловеще и коварно часы пробили полночь.

— Они сейчас будут здесь, — молвила Антониана. — Я знаю это! Все кончено, Говард…

Едва она успела в первый раз произнести мое имя, как в комнату скользнуло что-то белое. Антониана вздрогнула, ее тело изогнулось, лицо исказилось минутным страданием, и она рухнула на пол. Я опустился возле девушки на колени, жалея, что ничем не могу помочь бедной маленькой леди, дожидаясь своей гибели. Антониана Эштон, последняя представительница древнего и знатного рода, умерла, и я остался наедине с привидениями.

Между тем зала медленно и неизбежно наполнялась женщинами в белом.

Через окно я мог видеть, как одна из них показалась со стороны болота. В тот же миг от вершины самой высокой башни отделилась другая. "Лавиния", — вспомнил я. Это имя как-то незаметно всплыло в памяти. Несколько вышли из длинной картинной галереи, словно сошли со своих портретов.

Они были уже возле Антонианы, которая немедленно поднялась при их приближении. Мне показалось странным, что в ее лице уже не было и тени печали, которая только что терзала ее. «Она теперь как они, — сказал я себе. — Как они". Словно угадав мои мысли, все леди приблизились ко мне и встали вокруг. Они были повсюду, куда бы я ни посмотрел, одетые в платья различных эпох. Но, без сомнений, на всех был погребальный наряд. Среди них стояла, выделяясь темными волосами, Этель. Она не отрываясь смотрела на меня, но вскоре затерялась среди белых леди, среди их невесомых колыхающихся одежд. Из-за темных грозовых туч месяца не было видно, но они светились неземным, потусторонним светом. Внезапно моему взгляду вновь открылась Этель. Она стояла ближе, чем раньше, и я мог различить блеск ее глаз. Так блестели они, когда она говорила, что любит меня. Но теперь было в ее лице что-то, делавшее ее похожей на них всех. Я вдруг понял, что и она, как все в этом ужасном и проклятом замке, не смогла умереть совсем, а превратилась в его неотъемлемую часть, в заложницу белых леди, тех самых леди, которые из гроба мстили потомкам за свою разбитую жизнь и из зависти не давали собственным внучкам стать счастливыми. Они не позволили быть счастливыми и нам с Этель.

Тогда эта мысль почему-то не показалась мне ужасной, и я еще раз взглянул на Телли, свою Телли, которая — я это знал — теперь будет со мной вечно. Она тоже была в призрачно-белом саване. Его развевал ветер — ветер прошлого, — внезапно нахлынувший на замок Эштон. Замок, теперь полностью принадлежащий белым леди.