Леди в озере

Знаете, на самом деле я ведь не сознался. Как они меня арестовали, просто перестал говорить. Что бы я им сказал? Аквариумный песок и информация, что она заходила в магазин – что тут еще скажешь? Я сказал, что больше не буду говорить и, когда мне наконец разрешили позвонить, не стал тратить звонок на адвоката. Я позвонил моей ма, зная, что она захочет обо всем позаботиться. Она сказала, что я дурак, но я к этому привык. И утром того дня, когда все произошло, она сказала, что я дурак. Говорила почти каждый день.

Но она так не считает. Просто ма легко раздражается. Она нервная. Ей надо принимать таблетки. У нее была тяжелая жизнь, ведь мой отец ушел, и ей приходилось воспитывать такого мальчика, как я. У меня мало что получалось хорошо. Мне бы хотелось, чтобы я мог вам сказать, что я люблю мою работу в магазине, что мне нравятся рыбки и змеи, потому что, наверное, умный человек ответил бы именно так. Владельцу магазина нужен был кто-то такой, кто мог бы работать по субботам, потому что по субботам торговля в магазине идет хорошо. Евреи – не единственные люди, которые покупают рыбок и змей, сказал он. Я не смогу держаться на плаву, если мой магазин не будет открыт по субботам. К тому же все будут знать, что ты не еврей.

Не знаю, что это значит – быть непохожим на еврея. У меня рыжие волосы, голубые глаза и очень светлая кожа, хотя веснушек нет. Наверное, вы могли бы предположить, что я ирландец, но вообще-то у нас испанская фамилия[58], хотя мы, ясное дело, не испанцы. Ма говорит, что на самом деле рыжих ирландцев не так уж много, просто ирландцы чаще бывают рыжими, чем люди других народов. Ма умная. Поэтому-то и раздражается на меня. Я не могу ее за это винить.

Нет, я не тупой и не умственно отсталый, просто не такой умный, как ма, а она очень умная. Будь она мужчиной, она могла бы стать тем, кем захотела. Но вместо этого вышла замуж за человека, который был недостаточно хорош для нее, за лодыря, бросившего нас, когда я был маленьким. Это еще одна причина, почему я ответил той даме, которая написала мне письмо. Хотел показать ей, что я не идиот. К тому же дама просто взяла и написала мне; что тут такого. Я не знал, что она покажет мое письмо кому-то еще.

Да и на самом деле я не сказал ей ничего особенного. Вообще-то я написал, что не могу говорить ни с ней, ни с кем-то другим, что так мне велел адвокат. Да, то, что та девочка заходила в магазин, выглядит плохо, но это не доказывает, что это сделал я. Я запер магазин в пять часов. Когда ушел, там могло случиться все что угодно. Ведь задняя дверь была взломана.

Я сказал только одно – что столкнулся с той девочкой, и она была груба со мной. У меня был плохой день. Утром мы с ма поругались. Так глупо. Наши ссоры всегда глупые. В тот день она, я думаю, разозлилась на меня, потому что я оставил ей только два яйца. Сказала, что из двух яиц не сделаешь хорошую яичницу-болтунью, а я сказал, что сделаю глазунью, а она сказала, что не хочет ни глазунью, ни яйца-пашот[59], хочет болтунью, а два яйца нельзя взбить как надо. И тут мы начали орать друг на друга. И поссорились. Как кошка с собакой, как Энди Кэпп и Фло[60], мы орали друг на друга, и она сказала, что не разрешает мне поехать на работу на машине, что придется идти туда под дождем.

Тащась на работу, я знал, что она будет чувствовать себя виноватой, когда вернусь домой. Извинится, принесет мне полотенце для волос, высушит ботинки, чтобы они не стали жесткими и не потеряли форму от того, что я долго шел пешком. Приготовит чай, и мы вместе поужинаем с подносов. Мы часто ругаемся, но всегда миримся. Но пока не помиримся, мне всегда бывает не по себе, как будто с миром что-то не так. Поэтому я и наорал на ту девочку и велел ей убраться из магазина. Должно быть, она потом вернулась. Может, взломала дверь, желая набедокурить, и кто-то вошел в магазин вслед за ней. Думаю, так все и произошло, и так я и написал той даме, которая написала мне. Ладно, ладно, еще я рассказал ей про армию и про то, что там творили со мной.

Как уже говорил, я не такой умный, как ма. Эта дама использовала меня. Красивая дама вложила в письмо свою фотографию, сказала, что у нас с ней есть что-то общее, что я последний, кто видел Тэсси Файн живой, а она первая, кто увидел ее мертвой, и это связывает нас. Я не настолько глуп, чтобы попасться на эту удочку. Я написал: Нет, последним Тэсси Файн видел тот, кто убил ее, и это не я. Но все равно сказал слишком много, а все это не защищено адвокатской тайной, и адвокат с ма орали на меня, когда это выплыло.

Но потом адвокат успокоился и сказал: Может, это даже хорошо. Может, я смогу это использовать.

Поначалу ма разозлилась. Она сказала:

– Нет, никто не посмеет сказать, что мой Стивен сумасшедший.

Но адвокат быстро заставил ее передумать.

Май 1966 года