Легенда о Граале

Хотя фигура Христа, Сына Человеческого, может рассматриваться в качестве одного из таких проявлений Самости, ему не хватает некоторых функций, которые являются неотъемлемой частью эмпирически известного символизма Самости[126]. Сердце Иисуса, которое изображено как центр мандалы, является, с другой стороны, четверичным символом Самости, и поэтому не случайно оно постепенно стало предметом конкретного ритуального почитания[127]. На различных средневековых иллюстрациях сердце Иисуса помещено в центре такой типичной мандалы, а в четырех углах — его руки и ноги, пронзенные гвоздями. В самом сердце изображён маленький ребёнок, держащий плеть и жезл, он олицетворяет божественную обитель мудрости в сердце Христа. На гравюрах пятнадцатого века только верхняя половина тела Христова изображалась висящей на кресте, а нижняя половина была заменена большим сердцем, откуда течет кровь в чашу, которую держат два коленопреклонённых ангела. Сердце изображено еще четыре раза, по одному в каждом углу: в первом оно пронзено стрелой, во втором окружено короной из шипов, в третьем пронзено копьем Лонгина и тремя гвоздями, а в четвертом крылатое, и в нем луна и солнце, парящие над ним между крыльями. Мотив сердца подчеркивает суть человеческих чувств во Христе

[128], это означает, что женское начало в виде мудрости явно стремится к осознанию, как и, помимо прочего, в образах чаши, луны, расположенной в сердце и т. д. Инвокации, т. е. обращения к божественному сердцу Иисуса, также содержат тот же женский элемент. Его превозносили как «храм, в котором пребывает мировая жизнь», как розу[129], чашу[130]

, сокровище[131], источник[132], как очаг божественной любви, «постоянно горящий в огне Святого Духа», как кадило и как свадебный чертог

[133]. Иисус принял души умирающих в своё сердце, которое «ярко горит», «горит как красное золото и плавится в огне», а душа растворяется в нем, «как вода смешивается с вином». Все эти символы женские и поэтому они очень тесно связаны с мотивами легенды о Граале и с алхимическим символизмом.

В те времена рана, нанесённая сердцу Христа копьем Лонгина, рассматривалась как ранение от стрелы любви. Например, на превосходной немецкой гравюре (датируемой промежутком между 1470 и 1490 годам) изображена Госпожа Милосердия, которая с отвлечённым выражением лица направляет одну стрелу за другой в сердце Царя Небесного[134], в то время как Орация (молящаяся), еще одна женская фигура, собирает льющуюся кровь в сосуд. В одном из гимнов[135]

четырнадцатого века Иисус говорит душе: «Стрелой любви, о, моя невеста, ты ранила мое сердце[136]. Именно поэтому, из-за любви к тебе, я прикреплен к дереву креста». А в проповеди[137] тринадцатого века Господь говорит душе: «Так как я был мертв и распят на кресте, из любви к тебе я позволил сердцу быть открытым для острого копья… ради тебя я стал несчастным чужаком. Отдай же мне теперь свое сердце, которое я искал здесь на земле». Это как если бы человеческую природу Христа можно было бы наиболее четко понять, связывая её с его сердцем.

Изображение Мелюзины в Пандоре создает впечатление «темной» модификации образа Милосердия. Она ведет нас еще на один шаг глубже в чисто человеческую природу, где любовь к Богу смешана с земной любовью. Точно так же, как Госпожа Милосердия представляет собой свет, так Мелюзина изображает природный, неоднозначный характер анимы. Но она — темная, бессознательная душа человека, с её неустанным стремлением к индивидуации — тоже стремится к сердцу Христа. Все изображения иллюстрируют тенденцию бессознательного к трансформации высшей ценности от обычных аспектов Христа к его основной черте Антропоса или второго Адама[138], как к более полному символу Самости. В то же время (в той мере, что ранящему оружию присваивается новое значение стрелы любви) острота этической дискриминации модифицировалась в отношении понимания Эроса.