Легенда о Граале

Кровь Христа, как и его сердце, также является символом его сущностного качества, психической реальностью его образа, на которую «нацелены» фигура Антропоса в алхимии и Меркурий, или Мелюзина. Как показал Юнг[139], символизм алхимии служил, в целом, как сосуд, содержимое которого, будучи в компенсаторном и дополняющем отношении к официальному христианству, нашло свое выражение,

и поэтому не случайно, что такая тесная связь прослеживается между алхимией и символами из истории о Граале. Христианская эра, которая началась в то же время, что и астрологическая эра Рыб, характеризуется проблемой противопоставления Христа и антихриста, света и тьмы, добра и зла, которая никогда прежде не достигала такой степени интенсивности. Во время христианского эона Рыб может наблюдаться любопытная внезапная смена мировоззрения. До 1000 года, времени «Первой Рыбы», распространение христианства было унилатеральным; после 1000 года н. э. наблюдается рост различных движений связанных со Святым Духом, особенно учение Иоахима Флорского и других сект, таких, как Нео-Манихейцы, Альбигойцы, Лионские нищие (Pouvresde Lyon) и, наконец, духовно близкая западная традиция алхимии. Родство с легендой о Граале можно увидеть во всех этих областях религиозной мысли. В работах О. Рана, Е. Аничкова и Ю. Эволы присутствует попытка установить связь с Катарами, с учением Иоахима Флорского и Герметизмом. Кажется, однако, что существовали лишь единичные общие точки, которые не могут объяснить всю историю Грааля, так что более вероятно, что связь следует искать в тех бессознательных психологических констелляциях, которые Юнг обсуждает в «Aion».

Во всех этих движениях озадаченность проблемой природы зла, женского и божественного начала в индивидууме проявлялась в форме, которая стремилась дополнить Христианство теми элементами, которых в нём до сих пор не хватало[140]

. Природные символы психической целостности, или Самости, не совпадают полностью с эмпирически традиционным образом Христа, так как тень отсутствует в последнем, либо появляется как контрастная фигура Антихриста. В алхимии, с другой стороны, образ Антропоса (или сына человеческого) постоянно расширялся с момента его раннего возникновения, и из образа камня (lapis) и Меркурия вырос в парадоксальный символ Самости, в котором противоположности были примирены

[141]. Поскольку алхимия сохранила определенные жизненные аспекты символизма Самости, которые не были включены в христианский догмат, стало возможным продолжение жизни некоторых дохристианских элементов, т. е. тех, которые содержали в себе языческие содержания, еще не потерявшие своего психического значения[142]

. Подобное расширение религиозных символов, через содержания поздней античности, гностицизма и ислама, можно найти и в истории о Граале. Поэтому не является странным тот факт, что поэты обращались к восточным легендам, как к чему-то, расширяющему горизонты понимания. Даже в тех версиях истории, которые несут в себе христианской оттенок, можно четко проследить апокрифические описания, включающие в себя легенды античности и Востока. В «Граале Ланселота», в особенности в работах Роберта де Борона и в «Поиске», многие мотивы, такие, как легенда о Соломоне, вытекают из восточных басен и тесно переплетаются с кельтскими мотивами[143].