Легенда о ретивом сердце

Великий князь взошел на крыльцо и остановился, облокотившись о мраморные перила, — угрюмый, туча тучею. Он достал из кармана горсть пшеничных зерен и стал рассеянно бросать их павлинам. Птицы неторопливо подошли, стали клевать. По двору медленно расходились дружинники, издали поднимали приветственно руки, и Владимир отвечал им кивком головы. Решетчатые ворота детинца растворились, и кто-то въехал верхом. Князь поднял голову тогда, когда услышал, что огнищанин спорит с всадником. Он настаивал на том, чтобы всадник спешился. Тот долго не понимал, что от него требуют, но потом все-таки сошел на землю. Гулко, непривычно для уха топали его сапожищи. «Ноги волочит — привык к седлу», — отметил про себя великий князь. Человек остановился. Князь поднял глаза. Перед ним стоял необычайно широкоплечий человек в простой рубахе, опоясанный мечом. За хвостом коня — пленник, звероподобный, с кровоточащей раной вместо глаза.

— Чего тебе? — спросил князь. — Уж не король ли ты Болеслав? Говори, не бойся, тут тебя никто не обидит.

— А я не боюсь, — ответил человек. — Здравствуй, Красное Солнышко! Пришел я к тебе с победою от Чернигова Разметали мы печенежское полчище, поклон тебе от воеводы Претича и грамотка.

Привычным мужичьим движением снял шапку, пошарил в ней и вытащил маленькую, в несколько слов, грамоту, протянул её Владимиру. В один прыжок подскочил огнищанин, выхватил из рук грамоту и, поклонившись до шелкового пояса, передал се Владимиру. Тот сорвал свинцовую с изображением медведя печать, развернул и прочитал.

— Добрая весть лучше золотого яблочка на серебряном блюде. Как зовут тебя, добрый вестник? — спросил он.

— Ильею Ивановичем, а в народе лают Муромцем. Из села Карачарова, крестьянский сын.

— Не слыхал такого Карачарова и в Муроме никогда не бывал… Что же крепко побились с печенегами? Большая сеча была? Воевода пишет — ты привел мужиков, помог разметать печенегов. Правда ли это?

— Правда, батюшка. Сошлись смерды из разных мест, собрались силою и одолели кочевье. Трудная сеча была; много наших полегло под стенами у ворот Чернигова. И то сказать — с колунами да косами, да вилами пришли на печенегов. Потому и сгибли многие от безоружности нашей. А степняки земли взяли копытом лишь.

— Спасибо тебе княжеское! Подай чару! — махнул рукою Владимир огнищанину. — Вот, витязи, Русь стоит перед вами великим примером долга и службы! Илья этот на города Мурома привел целое войско к Чернигову и помог воеводе Претичу снять осаду. Жалую тебя чаркой вина из рук наших.

Владимир взял поданную чашу и, наклонившись через перила, протянул ее Илейке. Тот выпил и поморщился, поперхнулся даже. Дружинники смотрели на него, как на чудо, оглядывали с головы до ног.

— Спасибо, Красное Солнышко, — наконец справился с собою Илья, — есть и у меня для тебя подарок.

Он отвязал Соловья от луки седла, подтолкнул вперед:

Привел на суд твой справедливый Соловья разбойника из Брынских лесов. Нет боле соринки на большой дороге.

— Соловья? — вытянулось лицо у князя, да и все дружинники ахнули в изумлении,

— Его, батюшка, портного, что шьет на дороге дубовой иглой.

Новость молниеносно облетела двор, отовсюду спешили люди, чтобы поглядеть на разбойника. Вмиг перед крыльцом образовалась толпа, окружившая Илейку и Соловья.

— Подойди, — перегнулся над перилами князь, — слыхал о тебе, удалой добрый молодец… Только слава твоя дурная, злодейская! Что — много перевел людей на веку? Много их под гнилые колоды упрятал? Много невинной крови повыточил? Что молчишь, Соловей?

Но Соловей молчал, глаз его с ненавистью уставился на князя; разбойник глотал слюну — двигался кадык в раскрытом вороте.

— Батюшка великий князь! — воскликнул вдруг огнищанин. — Да ведь это Богомил — раб твой беглый. Я узнал его, ей-богу!

Огнищанин подскочил и рванул на груди Соловья рубаху так, что она затрещала.

— Видишь, князь! — торжествовал огнищанин. — Вот он, знак твой родовой! И его тотчас узнал — только скривел он на один глаз.

Толпа дружинников плотнее сдвинулась вокруг Соловья, разглядывая на его груди выжженное тавро — трезубец.

— Богомила поймали! — доносился откуда то женский голос. — Богомила, что с дочкой своей убег…

— Что скажешь, Богомил? — усмехаясь, спросил Владимир, — Прежде ты был волхвом златоустом, за что и прозвали тебя Соловьем, Крамолу поднял по всей Ростовской земле, против истинного бога пошел… и стал рабом, а потом разбойником. Вот к чему привел тебя скотий бог. Что скажешь?

— Ничего тебе не скажу, — выдавил Соловей, ты князь, а я раб, и не ты поймал меня.

В знак покорности Муромцу он положил себе на шею конские удила,