Легенда о Сан-Микеле

— Призрак мертвого мира. Бойся призраков! И перестань оскорблять меня, не то я ослеплю тебя лучом моего холодного света, который гораздо более смертоносен для человеческих глаз, чем золотая стрела бога-солнца. Больше я ничего не скажу тебе, кощунствующий сновидец. На востоке занимается заря, и мне пора возвращаться в мою могилу, иначе я не найду дороги. Я стар, и я устал. Ты думаешь, легко всю ночь блуждать, когда все отдыхают? Ты вот называешь меня зловещим и угрюмым, а разве легко быть веселым, когда живешь в могиле- хотя жизнью это называете только вы, смертные. Ты тоже умрешь когда-нибудь, и земля, на которой ты живешь, как и ты, обречена смерти.

Я поглядел на призрака и в первый раз заметил, какой у него старый и усталый вид, но жалость во мне сменилась гневом, когда я услышал угрозу ослепить меня.

— Прочь отсюда, могильщик! — закричал я. — Тебе нечего здесь делать! Я полон жизни!

— А знаешь ли ты, — захихикал он, взбираясь на кровать и положив длинную белую руку мне на плечо, а знаешь ли ты, зачем ты уложил дурака виконта в постель с пузырем льда на животе? Чтобы отомстить за ласточек? Как бы не так! Ты лицемер, Отелло! Ты не хотел, чтобы он прогуливался по парку при лунном свете с…

— Убери свою лапу, ядовитый паук, не то я вскочу с постели и разделаюсь с тобой.

Я сделал отчаянное усилие, чтобы сбросить с себя оцепенение, и проснулся весь в ноту. Комната была полна серебристого света. Внезапно пелена спала с моих глаз, и в открытом окне я увидел в безоблачном небе полную луну — прекрасную и безмятежную.

Девственная богиня Луна! Ты слышишь меня в ночной тиши? Ты кажешься такой кроткой и вместе с тем такой печальной. Можешь ли ты попять скорбь? Можешь ли ты простить? Можешь ли ты залечить раны бальзамом своего чистого света? Можешь ли ты научить забвению? Приди, нежная сестра, побудь со мной, я так устал! Положи свою прохладную руку на мой горячий лоб, успокой мои беспорядочные мысли. Шепни мне на ухо. что я должен сделать, куда я дол жен уйти, чтобы забыть песню сирен.

Я долго стоял у окна и смотрел, как царица ночи свершает свой путь среди звезд. Я хорошо их знал но бессонным ночам и стал называть их имена: пламенный Сириус, Кастор и Поллукс, которых так любили моряки древности, Арктур, Альдебаран, Капелла, Вега, Кассиопея.

А как называется эта звезда надо мной, манящая меня ровным, надежным светом? О, я ее хорошо знаю! Не раз ночью я направлял по ней свою лодку среди бурного моря, часто она указывала мне дорогу в заснеженных полях и лесах моей родины — Stella Polaris, Полярная звезда!

Вот путь! Следуй за моим светом, и ты спасен.

---

Доктор уехал на месяц. Обращаться к доктору Норстрему, Бульвар Осман, 66

---

Глава VII. Лапландия

Солнце уже закатилось за Вассо-ярви, но было еще светло от пламенеющего сияния, которое медленно сгущалось в золотые и рубиновые тона. Розоватый туман спускался на синие горы, на которых сверкали лиловые пятна снега и желто-серебристые березы в первом инее.

Трудовой день закончился. Мужчины возвращались на стойбище с арканами на плечах, женщины — с большими березовыми мисками, полными свежего молока. Большое стадо оленей уже вернулось к стойбищу, и вокруг него расположились бдительные псы, готовые поднять тревогу при появлении волков или рысей. Постепенно замерло мычание телят и постукивание копыт, и тишину нарушал лишь редкий лай собак, крик козодоя да далекое уханье филина где-то в горах.

Я сидел в дымном чуме на почетном месте рядом с Тури. Эллекаре, его жена, бросила кусок оленьего сыра в висящий над огнем котел и раздала по очереди — сначала нам, мужчинам, а потом женщинам и детям — миски с густым супом, который мы съели молча. То, что осталось в котле, было разделено между собаками, не сторожившими стадо, — они, одна за другой, вползали в чум и ложились у огня. Потом мы по очереди пили прекрасный кофе (две чашки ходили по кругу), а затем все вынули из кожаных кисетов короткие трубки и с большим удовольствием закурили. Мужчины сняли сапоги из оленьих шкур и разложили перед огнем связки осоки для просушки — лапландцы не носят носков. И вновь я пришел в восхищение при виде их маленьких ног с упругим подъемом и сильно выступающей пяткой. Некоторые женщины вынули спящих младенцев из подвешенных к шестам берестовых люлек и дали им грудь, другие взяли на колени малышей постарше и принялись искать у них в голове.

— Я жалею, что ты так скоро нас покинешь, — сказал старый Тури. — Ты был желанным гостем. Ты мне нравишься.

Тури хорошо говорил по-шведски и когда-то даже ездил в Лулеа, чтобы от имени лапландцев подать жалобу на новых поселенцев губернатору провинции, который был стойким защитником их безнадежного дела и, кстати, приходился мне дядей. Тури был могучим человеком, единовластным хозяином стойбища из пяти чумов, в которых жили его пять взрослых сыновей, их жены и дети, — все они с утра до вечера трудились, ухаживая за его оленьим стадом из тысячи голов.