Легенда о Тиле Уленшпигеле и Ламме Гудзаке, их приключениях отважных, забавных и достославных во Фландрии и других странах

Между тем ослы, очень смущённые тем, что стоят на полу, который, однако, ничем не напоминает конюшни, опустили уши и от страха не могли пить. Тогда Стерке Пир принёс им два мешка с овсом, который был запасён у него для лошадей, тянущих барку, и который он купил, чтобы с него не содрали за корм погонщики.

Увидев торбы с овсом, ослы пробормотали молитву, тоскливо посмотрели на палубу и, от страха свалиться, не смели сделать ни шага вперёд.

– Теперь сойдём в кухню, – сказал судовщик Уленшпигелю и Ламме, – правда, боевую кухню, но ты, мой победитель, можешь спуститься туда без страха.

– Я не боюсь и иду за тобой, – сказал Ламме.

Мальчик стал у руля.

Сойдя вниз, они увидели везде мешки с зерном, бобами, горохом, свёклой и всякими овощами.

Затем судовщик открыл дверь в маленькую кузницу и сказал:

– Так как вы, смелые люди, знаете свист вольного жаворонка, воинственный крик петуха и рёв покорного трудящегося осла, то я вам покажу мою боевую кухню. Такая маленькая кузница имеется почти на всех судах, плавающих по Маасу. Она никому не внушает подозрений, так как нужна для починок на барке. Но не на всех судах есть такие прекрасные овощи, какие припасены у меня в трюме.

И, сдвинув несколько камней на полу трюма, он поднял половицу и вытащил оттуда связку мушкетных стволов, поднял её вверх, как пёрышко, уложил обратно и стал показывать им наконечники для копий и алебард, клинки мечей, пороховницы, сумки для пуль.

– Да здравствуют гёзы! – воскликнул он. – Вот бобы и подлива к ним. Приклады наши – бараньи бёдра, салат – наконечники для алебард, а эти стволы – бычьи рёбра для похлёбки освобождения. Да здравствуют гёзы! Куда доставить это продовольствие? – спросил он Уленшпигеля.

– В Нимвеген, где ты заберёшь ещё припасы – настоящие овощи, которые принесут тебе крестьяне в Этсене, Стефансверте и в Руремонде. И они будут свистеть вольными жаворонками, а ты им ответишь боевым петушиным криком. Ты зайдёшь к доктору Понтусу, который живёт под Ньюве-Ваалем, и скажешь ему, что приехал в город с овощами, но боишься жары. Пока крестьяне пойдут на рынок и будут там продавать свои овощи так дорого, что их никто не купит, он скажет, чтó тебе делать с твоим оружием. Я всё же думаю, что он прикажет тебе, несмотря на опасность, спуститься по Ваалю, Маасу и Рейну и там выменять овощи на сети, чтобы иметь случай теснее связаться с гарлингенскими рыбачьими судами, на которых много моряков, знающих пение жаворонка; дальше придётся плыть вдоль берега у отмелей, пока доберёшься до залива Лауэрзее, и здесь выменять сети на железо и свинец, переодеть твоих крестьян в другую одежду, чтобы они казались уроженцами островов Маркена, Флиланда, Амеланда, ловить у берегов рыбу и солить её впрок, но не продавать, ибо «для выпивки – свежее, для войны – солёное» – старое правило.

– Стало быть, выпьем, – сказал судовщик.

И они опять поднялись на палубу.

Но Ламме был грустен и вдруг сказал:

– В вашей кузнице такой жаркий огонь, отлично можно на нём сварить рагу. Моя глотка облезла от пустого супа.

– Сейчас освежу её, – сказал судовщик.

И он поставил перед ним жирную похлёбку, в которой плавал толстый ломоть солонины.

Однако, проглотив несколько ложек, Ламме сказал:

– Моя глотка шелушится, язык горит: это не похоже на рагу из свежего мяса.

– Мы уже говорили: «свежее – для выпивки, солёное – для войны», – утешал его Уленшпигель.

И судовщик снова наполнил стаканы и провозгласил:

– Пью за жаворонка, птичку свободы!

– Пью за петуха, боевого трубача! – сказал Уленшпигель.

– Пью за мою жену: пусть она никогда не знает жажды, дорогая моя, – сказал Ламме.

– Ты проедешь через Северное море в Эмден: это наше убежище, – сказал Уленшпигель судовщику.

– Море велико, – ответил тот.

– Велико для боя.

– С нами Бог! – сказал судовщик.

– Кто тогда против нас! – подхватил Уленшпигель.

– Когда вы едете? – спросил судовщик.

– Сейчас.

– Доброго пути и попутного ветра. Вот вам порох и пули.

И он расцеловался с ними, снёс обоих ослов на спине, как ягнят, на землю и проводил Ламме и Уленшпигеля.

Сев на ослов, они поехали по направлению к Льежу.

– Сын мой, – сказал по пути Ламме, – зачем этот сильный человек позволил, чтобы я так исколотил его?

– А для того, чтобы страх предшествовал тебе повсюду, куда мы придём. Это охранит нас лучше, чем двадцать ландскнехтов. Кто осмелится напасть на могучего, победоносного Ламме, – Ламме, который, подобно быку, одним ударом, у всех на виду, опрокинул Стерке Пира, Петра Сильного, который переносит ослов, точно барашков, и подымает плечом телегу с пивными бочками? Тебя уже знает здесь всякий: ты – Ламме Грозный, ты – Ламме Непобедимый, и я живу в тени твоей охраны. Всякий на нашем пути будет нас знать, никто не осмелится косо взглянуть на тебя и, ввиду всеобщего мужества рода человеческого, ты повсюду будешь встречать лишь любезность и почтение, привет и покорность, приносимые в дань грозной силе твоего страшного кулака.

– Ты говоришь хорошо, – сказал Ламме и выпрямился в седле.