Легенда о Тиле Уленшпигеле и Ламме Гудзаке, их приключениях отважных, забавных и достославных во Фландрии и других странах

Как-то в мартовское утро, когда дул резкий ветер и лёд становился всё толще вокруг корабля Трелона, не позволяя ему выйти, его моряки и солдаты развлекались разгульным катаньем на санях и коньках.

Уленшпигель был в трактире, и хорошенькая прислужница, видимо удручённая и как бы не владея собой, вдруг проговорила:

– Бедный Ламме! Бедный Уленшпигель!

– Почему так жалостно? – спросил он.

– О горе, горе, – сказала она, – зачем вы не веруете в святость мессы? Вы бы, конечно, попали в рай, и в этой жизни я тоже могла бы спасти вас.

Видя, что она, насторожившись, слушает у дверей, Уленшпигель сказал ей:

– К чему ты прислушиваешься? Как падает снег?

– Нет.

– Ты слушаешь, как завывает ветер?

– Нет, – повторила она.

– Прислушиваешься к весёлому шуму наших смелых моряков в соседнем кабачке?

– Смерть приходит тихо, как вор, – сказала она.

– Смерть? – вскричал Уленшпигель. – Я не понимаю тебя: подойди и скажи.

– Они там! – сказала она.

– Кто они?

– Кто? – ответила она. – Солдаты Симонен-Боля, которые вот-вот бросятся на вас во имя герцога. За вами здесь ухаживают, как за быками, которых готовят на убой. Ах! – вскричала она, заливаясь слезами. – Зачем я не узнала об этом раньше?

– Не плачь и не кричи, – сказал Уленшпигель, – но оставайся здесь.

– Не выдай меня, – сказала она.

Уленшпигель быстро вышел, побежал по всем кабачкам и трактирам, оповещая на ухо моряков и солдат:

– Испанцы подходят.

Все бросились к кораблю и, наскоро изготовившись к бою, ждали врага. Уленшпигель сказал Ламме:

– Видишь, там на набережной стоит стройная бабёнка в чёрной юбке с красной оборкой, скрывшая своё лицо под белой накидкой?

– Это мне всё равно, – ответил Ламме, – мне холодно, и я хочу спать.

И, завернувшись с головой в плащ, он точно оглох.

Уленшпигель узнал женщину и крикнул ей с корабля:

– Хочешь с нами?

– С вами хоть в могилу, – ответила она, – но я не могу.

– А хорошо бы сделала, – сказал Уленшпигель, – но подумай: соловей в лесу счастлив и распевает свои песни там; но когда он покидает лес и летит навстречу опасностям открытого моря, навстречу урагану, он ломает свои маленькие крылышки и гибнет.

– Я пела дома и пела бы вне дома, если бы могла. – И, приблизившись к кораблю, она сказала: – Возьми это снадобье для тебя и твоего друга, который спит тогда, когда надо быть на ногах.

И она убежала, крича:

– Ламме, Ламме! Сохрани тебя Бог от всего дурного, вернись цел и невредим!

И она открыла лицо.

– Моя жена, моя жена! – кричал Ламме и хотел спрыгнуть на лёд.

– Твоя верная жена, – отвечала она.

И побежала со всех ног.

Ламме чуть было уже не спрыгнул с палубы на лёд, но один солдат удержал его, схватив за плащ. Он кричал, плакал, умолял, чтобы ему позволили уйти. Но профос сказал ему:

– Если ты уйдёшь с корабля, тебя повесят.

Ламме всё-таки хотел броситься на лёд, но один старый гёз удержал его, говоря:

– Сходни мокры, ты промочишь себе ноги.

И Ламме упал на свой зад, безутешно плача и твердя:

– Моя жена, моя жена! Пустите меня к моей жене!

– Ещё увидишься с ней, – сказал Уленшпигель, – она любит тебя, но Бога любит больше, чем тебя.

– Чертовка упрямая! – кричал Ламме. – Если она любит Бога больше, чем мужа, зачем она является мне такой прелестной и вожделенной? А если она меня любит, то зачем покидает?

– Можешь ты видеть дно в глубоком колодце? – спросил Уленшпигель.

– Горе мне, – стонал Ламме, – я скоро умру.

И, бледный и возбуждённый, он остался на палубе.

Между тем приблизились люди Симонен-Боля с сильной артиллерией.

Они обстреливали корабль, который отвечал им. И ядра их разбили весь лёд кругом. Вечером пошёл тёплый дождь.

Ветер дул с запада, море бурлило подо льдом и поднимало здоровенные льдины, которые сталкивались, поднимались, падали, громоздились друг на друга; и это было небезопасно для корабля, который, едва заря разогнала ночные тучи, поднял свои полотняные крылья, как вольная птица, и поплыл навстречу открытому морю.

Здесь они присоединились к флоту господина де Люме де ла Марк, адмирала Голландии и Зеландии, в качестве главнокомандующего, несшего фонарь на мачте своего корабля.

– Посмотри на него хорошенько, сын мой, – сказал Уленшпигель, – этот тебя не пощадит, если ты вздумаешь, вопреки приказу, уйти с корабля. Слышишь, точно гром, гремит его голос. Смотри, какой он громадный, широкоплечий. Обрати внимание на его длинные руки с крючковатыми ногтями. Посмотри на его глаза, круглые, холодные орлиные глаза, посмотри на его длинную остроконечную бороду, которую он не будет стричь до тех пор, пока не перевешает всех попов и монахов, чтобы отомстить за обоих казнённых графов. Смотри, – он страшен и жесток; он без долгих слов повесит тебя, если ты будешь вечно ныть и визжать: «Жена моя».

– Сын мой, – сказал Ламме, – бывает, что о верёвке для ближнего говорит тот, у кого шея уже обвита пеньковым воротником.

– Ты первый его наденешь: таково моё дружеское пожелание, – сказал Уленшпигель.

– Я увижу, как ты, вися на верёвке, высунешь на аршин из пасти твой ядовитый язык.

И им обоим казалось, что они шутят.