Легенды о проклятых. Безликий

- Этого никто не знает. Говорят, что туда где заканчивается Туманная Вода и начинается вечная мерзлота. Он присылает за ними духов тумана в черных рясах с горящими красными глазами. Но так говорят. Я не знаю, и никто никогда этого не видел.

- Хорош ваш Иллин – пожиратель девственниц, - я усмехнулся и опрокинул в себя еще вина.

- Он дарит им новую жизнь в раю.

- Или страшную смерть.

Я резко встал со стула и астрель поднялся вместе со мной.

- Отдыхай, астрель. Тебя будут хорошо кормить и дадут теплую одежду.

- Мой дас!

Он окликнул меня уже прямо у двери.

- Заприте меня снаружи и заберите ключ. Отдайте его тому, кому вы доверяете.

- Я обещал, что тебя не тронут и я всегда держу свое слово, астрель. Прекрати трястись и прими ванну от тебя воняет, как от свиньи.

Когда мы вышли с Саяром на улицу, и я вдохнул полной грудью морозный воздух Валласа, тот положил руку мне на плечо и спросил:

- И в чем тогда смысл, мой дас? Если Лассар не признает этот брак, то какую выгоду он принесет всем нам? Не проще ли обменять ее сейчас? Выдвинуть Оду условия.

Я резко повернулся к другу и прищурившись посмотрел прямо в глаза.

- Условия, которые он нарушит, едва заполучив ее обратно? Нет. Я отниму у него возможность получить дочь. Я отниму у нее возможность вернуться назад. И он будет вынужден принять все наши условия … и принимать их постоянно пока она находится здесь, под нашей охраной. Все ради Валласа и моего народа. Ведь я могу выгнать лассарскую шлюху и ему придется смотреть, как она подыхает у него на глазах.

- Все ради Валласа и твоего народа? А не потому ли, что ты сам ее хочешь, Рейн?

Я несколько секунд молчал, а потом ответил, продолжая смотреть ему в глаза и зная, как он сжимается под этим взглядом уже жалея о заданном вопросе.

- И потому что я ее хочу.

***

Она отказалась выйти к казни. Никто не смог выволочь ее силой. Боялись ожогов от которых оставались жуткие, уродливые шрамы. Я мог бы вытащить ее сам, но решил, что с нее хватит и того, что она услышит. И она слышала, как они кричали, когда их свежевали на глазах у всего города, под улюлюканье толпы, она слышала, как вопил горн, возвещая о смерти тех, кто не выдержал экзекуции. Утром она увидит то, что от них осталось в свое зарешеченное окно. Увидит, что они вытерпели ради нее и с ее именем на устах. Да! Проклятые лассары орали ее имя и молились ей, как своему проклятому Иллину. Один из них пел ей песню, пока с него срезали кожу лоскутами. А потом ее подхватили и другие.

«Наша королева никогда не преклонит колен

Наша королева невеста Иллина

Наша королева выдержит плен

Нас много… а она…она у нас одна.

Невеста Иллина… невеста Иллина

Мы вытерпим смерть, как жизнь, ради нас терпит она...»

Я отрубил ему голову и заткнул его навечно. Остальным отрезали языки и посадили на колья напротив ее окна. Как жуткие цветы во имя ее упрямства.

А ночью мне привели двух лассарских женщин с золотыми волосами, пока я их трахал, все время представлял, как с нее снимут это проклятие, и я так же остервенело буду вдалбливаться в её тело под хриплые стоны и судорожное вздрагивание плоти. Я так и не кончил. Вышвырнул шлюх к саананской матери и впервые за долгие месяцы напился почти до беспамятства. Этой ночью я ненавидел её больше, чем когда-либо… и себя за то, что казнил их всех не ради справедливости, а чтоб сломать её и получить согласие. И не ради политических целей и высших идей, а банально и жалко…только ради того, чтобы рано или поздно уложить в свою постель.

ГЛАВА 21. ОДЕЙЯ

Я наблюдал, как танцовщицы извиваются на полу, как каждая из них смотрит на меня, готовая на все лишь бы разделить этой ночью постель с велиаром Лассара и понимал, что меня не заводит ни одна из них. Ни одно тело, ни одно лицо даже самое смазливое не возбуждает меня так, как эта саананская сучка, которая ни разу мне не улыбнулась. Ни разу на меня не посмотрела без ненависти. Каждый раз война и мне иногда казалось я способен её убить за то, что изводит меня, выворачивает мне нервы, выматывает душу. Брал её и понимал, что не насыщаюсь, а становлюсь еще голоднее. Мне мало её тела, мне мало всего, что я от нее беру, потому, саанан ее раздери, я хочу не только брать. Я хочу, чтоб она давала, а она смотрит на меня так, как будто я последняя тварь. Омерзительная, гадская и ничтожная тварь. Так как лассары смотрели на валласов испокон веков. И я заливаю тоску дамасом, а он не берет. Обжигает горло, а мозги трезвые и она везде мерещится.