Легион обреченных

В глазах у меня плясали искры, я был в бешенстве. Я отдубасил его. Порте тоже нужно было свести длинный счет.

— Теперь ты попал в человеческие руки, свинья, и мы тебя не выпустим.

Отделав капеллана, мы заставили его идти к русским и прострелили ему ноги, когда он прошел две трети пути. Чтобы взять его, выползли три монголоида. Мы не стреляли, пока они не утащили своего пленника.

— Не знаю, как ты, — сказал Порта, утирая пот с лица, — но я чувствую себя новым и лучшим человеком.

Возвратясь в роту, мы написали рапорт, что капеллан фон Вильнау из Двенадцатой танковой дивизии дезертировал к противнику, что мы при этом стреляли в него и ранили. Теперь, даже если б он сбежал от русских, немцы расстреляли бы его как дезертира.

— Кто взял его — русские или азиаты? — спросил Плутон.

— Азиаты.

— Значит, он получит отличное благословение.

Все были довольны, что капеллан попал в руки воинов из самой варварской местности Советского Союза. Не каждый день им удавалось поиграть в свои игры с нацистом-священником.

Я бы хотел быть человечным. Хотел бы иметь возможность сказать, что у меня нет кровожадных инстинктов; но даже теперь прихожу в бешенство, когда вспоминаю, тем более встречаю тех, кто подстрекает к войне, всех идиотов, которые открыто или подлыми намеками разжигают вражду и воинственные инстинкты. Я видел результаты постыдной деятельности этих пропагандистов, комментаторов, фанатиков, холодных дельцов и пылких политиков. Это вредные животные, и значит, их нужно уничтожать. Выгнать из нор и щелей и разделаться с ними! Понимаю, что наше обращение с капелланом было варварским, но мы не могли поступить иначе. У меня нет сочувствия к тем, кто хочет войны, хочет заставить миллионы мирных людей отбросить все человеческие соображения. Они опасны, и я знаю, что им нужно противиться изо всех сил. О, если бы немцы могли это осознать и найти мужество соответственно действовать! Объединенный бунт немцев против войны, беспощадное сведение счетов с духом и тварями милитаризма — вот что расставило бы вещи по своим местам.

Перед тем как мы навсегда покинули Харьков, саперы почти уничтожили его. Харьков был большим городом; занимал такую же площадь, как Копенгаген, в начале войны там проживало восемьсот пятьдесят тысяч людей. Харьков был одним из красивейших городов Советского Союза и обладал таким же престижем, как Москва и Одесса. Триста тысяч его жителей были убиты. Как гордо заявил генерал Цайтцлер в приказе по соединению, он был «restlos vernichtet» [58].

Надо ли мне жалеть так называемого священника?

Не могу, и все тут.

БРОНЕПОЕЗД

— Прекрасно знаю, мой дорогой Байер. — Фон Барринг обеспокоенно покачал головой и положил руку на плечо Старику. — Положение невозможное. Это уже не война, а настоящее самоубийство. Приходится вести ее с помощью стариков и детей, но ты должен понимать, что им нелегко, беднягам, идти необученными в эту худшую из мерзостей. Так что прошу, будь с ними помягче. Представь себе, что тут оказался бы твой отец или младший брат; ты бы о них как-то заботился. Не сомневаюсь, кое-кто из вас тоже плакал, когда вам было по пятнадцать-шестнадцать лет. Если хочешь сделать что-то для меня, будь с ними добрым. Помоги им встать на ноги, насколько это возможно в таких жутких условиях. Не думаю, что нам стоит еще больше ухудшать им жизнь, они меньше всего этого заслуживают; если на ком нет вины, так на этих ребятах. Судя по новобранцам, которых присылают сюда, можно с уверенностью сказать по крайней мере одно: скоро призывать будет некого, и можно предположить, что война кончится.

— О, нет, гауптман, — со смехом сказал Порта. — Потом нам станут присылать всех молодых женщин. Можно нам потребовать группу киностатисток? Я бы с удовольствием взялся их обучать. У меня есть весьма стимулирующие упражнения в положении лежа…