Легко видеть

Короче, такие люди включались начальством в дежурную обойму, члены которой образовывали парадное лицо своего учреждения, подлежали первоочередному награждению всякими благами – от грамот, значков и медалей до включения в списки на получение дачных участков и покупку автомобиля – и не несли практически никакой ответственности ни за какие участки работы. Отвечать всегда должен был кто-то другой, не столь близкий к сердцу социалистической Родины. К непременным членам этих обойм можно было питать презрение и злость, но лучше было этого не делать, рассматривая данное явление как «необходимое зло» – так в повести Пушкина «Выстрел» называлось нечто, с чем все равно бесполезно бороться. Лучше было экономить свои силы и нервы, чем пускать их в распыл в борьбе со своеобразными «баловнями судьбы». Михаилу в большей части случаев удавалось обуздывать в себе бесполезное недовольство и гнев. Зато он неуклонно вел в своих тематических разработках именно ту линию, которую сам считал наиболее рациональной независимо от того, какой была на этот счет текущая официальная установка. Заставить его отказаться от своего убеждения или сбить с занимаемой позиции никакие начальники не могли, да это и не пошло бы им на пользу, поскольку рано или поздно они вынужденно признавали его правоту. В конце концов, кому-то надо было делать и настоящее дело. За это его неизменно характеризовали как «неуправляемого», однако всегда выпускали вперед, когда требовалось изобретательно защитить интересы института. Иногда по поводу его поступков начальство разводило руки, произнося при этом фразу типа «Ну что вы от него хотите!» – и подразумевая под этим, что известная вольность, даваемая художнику, позволяет с большей пользой эксплуатировать его.

Иногда за неуступчивость или вольность Михаил расплачивался специально устраиваемыми реорганизациями. Это делалось ради того, чтобы в переименованном отделе он сразу автоматически превращался из полноценного начальника отдела, избранного по конкурсу на пять лет, в исполняющего обязанности начальника отдела, которому вновь надлежало проходить конкурс, несмотря на то, что со времени предыдущего прошел всего год-полтора. Таким способом ему давали понять, насколько непрочно его положение и что не стоит особенно заблуждаться насчет постоянной терпимости к его художествам. И Михаил не забывал, что существует в подвешенном состоянии – это был неисчезающий фон в продолжение почти всей его трудовой деятельности. В редких случаях ему не трепали нервы.

Почти всегда ему хотелось куда-нибудь уйти. Но именно в периоды гонений и нервотрепки он неожиданно для себя сталкивался с не очень значимой для дела, но все же явной солидарностью с ним других людей – с ним начинали здороваться в институте совсем незнакомые люди, с которыми он не имел прежде никаких контактов – здоровались в знак признания и уважения лично к нему и его позиции. А случалось и еще интересней. Люди, как будто полностью принадлежащие враждебному официальному лагерю, тайком сообщали, какие меры предполагается в скором будущем принять против него – иногда через посредников, иногда лично.