Легко видеть

Его отношения с заместительницей складывались не худшим образом, но и не лучшим. Ей очень понравилось, что Михаил не терзал мелочным тиранством, не требовал изобретательного вранья для того, чтобы отпустить по личному делу в рабочее время, свое недовольство старался высказывать возможно реже и делал это в корректной форме. Все это Эльвира могла оценить – и действительно ценила, потому что прежде работала заместительницей в другом отделе у настоящей кобры Полкиной – и ее не устраивало в Михаиле только одно – что он как начальник отдела относится так не только к ней, но и ко всем сотрудникам. Это был «непорядок», следствием которого могла быть лишь разболтанность и распущенность в коллективе. В тематике отдела Эльвира почти ничего не понимала, но не от дурости, а оттого, что ничуть не стремилась что-либо понять, вполне представляя, что начальство перевело её в отдел Горского с совсем другой целью. Она собиралась стать надзирательницей над кадрами с полномочиями начальника отдела, но вот этого-то Михаил ей и не позволял. Эльвира смирилась. Конечно, она информировала обо всем происходящем в отделе кого полагалось, но другого от нее и нельзя было ожидать. К счастью, не менее двух месяцев в году Михаил почти не видел Эльвиру на работе, поскольку ее по представлению начальника первого отдела и после утверждения в райкоме назначали председателем участковой избирательной комиссии на время каждой избирательной кампании. Это устраивало их обоих. Эльвиру – потому что нагрузка там была невелика, и можно было надолго исчезнуть, ни у кого не отпрашиваясь, Михаила – потому что в это время ему меньше мешали. Обе стороны понимали, что им лучше открыто не враждовать, и потому Эльвира порой бесхитростно рассказывала о своей жизни. Детство ее прошло на Колыме и в Сусумане на Индигирке, где её отец, полковник госбезопасности, был начальником лагерей. Она привыкла к тому, что ее семью обслуживали домашние рабы из зеков – «они же были нам обязаны», – поясняла она без малейшего смущения. Столь же откровенно она рассказывала и о том, как её отца дважды доставляли после ночных облав с огнестрельными ранами, полученными не от беглых заключенных, а от тех, кто под его руководством их ловил. Надеялись, видно на то, что ночь все спишет, а если и не спишет, то оправдает – в темноте не больно-то разберешь, в кого палишь. Такие происшествия могли бы побудить Эльвиру подумать, стали бы собственные подчиненные ее папаши отстреливать своего отца-командира во время ловли бандитов без причины, но нет, не побудили. Ну, а в том, что полковник госбезопасности служил правому делу, у нее сомнений и быть не могло, так же как в правомерности и прочности своего нынешнего положения в институте. Михаила так или иначе могли снять с должности – например, проведя в институте реорганизацию и ликвидировав отдел. А она свою должность все равно сохранит – в крайнем случае, в другом отделе. После окончания школы она переехала «на материк», окончила МВТУ им. Баумана и какое-то время работала конструктором. Но теперь ее инженерные знания не использовались, а получать новые у нее не было никакой необходимости, жизнь и без этого шла хорошо по накатанной колее. Для этого достаточно было считаться человеком особого доверия. Однажды Михаил ей прямо об этом сказал. – «С чего вы взяли?» – даже как будто удивилась Эльвира. – «Ну, как же? Ваш отец – полковник госбезопасности, вы – член партии. В сравнении со мной вы в глазах администрации выглядите куда предпочтительнее. Думаете, я не прав?» – «Нет, на счет того, что из-за отца я пользуюсь особым доверием, я не согласна. Как член партии – возможно».

Михаил так и не решил, верила ли она в то, что сказала? Могла верить, могла и лукавить, хотя на самом деле – по опыту жизни должна была точно знать. Такое социальное происхождение считалось едва ли не лучшим украшением анкет. Лучшим могло быть происхождение от генерала госбезопасности или от члена ЦК КПСС. Для деток таких людей легко открывались самые разные двери. Они всегда могли рассчитывать на доброжелательность и покровительство со стороны любых администраторов и партийных бонз. Если же потомки людей из этого высшего общества не имели амбициозных устремлений – что ж, в таком случае им гарантировалось устойчивое пребывание в занимаемой должности при любых реорганизациях структуры любого учреждения. Кроме того, их без промедления включали в актив. Это предполагало выдвижение и автоматическое избрание в профсоюзные комитеты или партийные бюро, награждение ценными подарками и почетными грамотами по итогам социалистического соревнования и время от времени мелкими государственными наградами типа «ветеран труда», гарантирующими, однако, заметные льготы после выхода награжденного на пенсию.