Лейб-гвардии поручик

–Ты, видать, важный человек, коли тебя в одиночку бросили.

–Это как посмотреть, – ответил Васильев.

–А чего смотреть? Я в энтой тюрьме перевидал всякого.

–Давно службу несёшь?

–Дак почитай двадцатый годок. Еще при царе службу начал. Революционеров сюда тогда сажали. Бомбистов разных. А ныне монархисты сидят. Вона как жизнь поворачивается.

–А тебе говорить-то со мной можно? – спросил Васильев.

–Нельзя никак.

–А почему говоришь?

–Дак чего же не поговорить? При старом режиме оно порядок был. А ныне нет никакого порядка. Чего не погутарить напослед?

–Напоследок?

–Да к стенке тебя поставят вскорости, мил человек. Отсюда одна дорога на тот свет. Я жуть как люблю погутарить с теми, кого сия дорога ждет. Ох, и задушевные беседы получаются. Недавно сидел здеся до тебя князь один. Дак он мне всю жизню свою пересказал. Как в книжке написано.

–И где он ныне?

–Расстреляли. Большевики они церемониев не любят. Это при царе все адвокаты да иные разные про право человеков гутарили. Ныне нет. К стенке и весь разговор.

–А тебе, дядя, все одно кому служить? – спросил поручик.

–Мне-то? Дак как в 1917-ом тюрьмы закрыли многие смеялись надо мной. Что, дескать, нету боле работы для тебя Жеданов. А вот я говорил им, что без тюрьмы ни одна власть не обойдется. И кто прав то? Я прав, мил человек…

***

Васильеву понравилось болтать со словоохотливым надзирателем. Несколько часов пролетело незаметно. Но его вызвали на допрос к Анне Губельман.

Конвоир сопроводил его до кабинета.

– Входи! – приказал он. – Да не балуй! У меня разговор короткий!

Василев вошел. Конвоир следом.

– Конвой свободен! – сказала Анна.

– Но не положено оставлять…

– Конвой свободен! – строго приказала Губельман.

– Как прикажете, но если что – я за дверью.

Когда конвоир вышел, Анна указала Васильеву на стул:

– Прошу вас, поручик. Садитесь. Вас хорошо устроили в камере?

– Жаловаться грех, – ответил Васильев. – Тюрьма есть тюрьма.

– Должна вас предупредить, что говорить здесь нужно осторожно. За иное неправильное слово и к стенке могут поставить.

– Я все понимаю, не в первый раз, – ответил Васильев, усмехнувшись.

– Мы с вами беседовали совсем недавно в Ростове в прохожей комнате. И помниться мне, что вы дали слово служить в Красной армии. Или я что-то путаю?

– Никак нет! Все верно. Слово я давал и на службу соглашался. Но приход в Ростов частей Дроздовского все изменил.

– Вы нарушили ваше слово офицера.

– Обстоятельства.

– Теперь верить вам нет никакой возможности, поручик. Вы не просто офицер в пехотной дивизии. Вы сотрудник контрразведки. А это уже смертный приговор для вас.

– Я знал, на что шел, товарищ Губельман. И я не прошу у вас помилования. Вы можете сразу ставить меня к стенке.

– Сразу? Вы разве заслужили лёгкую и быструю смерть? Нет, господин поручик. Так просто уйти у вас не выйдет.

– Вы хотите меня напугать?

– Нет. Зачем тратить на это силы? Я только желаю вас предупредить.

– Но чего же вы хотите от меня? Вина моя доказана. Я офицер контрразведки Дроздовского. Вы это знаете. Я нарушил слово и из Красной армии перешёл к белым. Чего вам еще нужно для моего расстрела?

– Вы можете спасти свою жизнь, поручик.

– Спасти?

– Свою жизнь, и жизни тех, кто пришел сюда с вами.

Васильев понял, чего она хочет. Анна продолжила:

– Мне нужна цель вашего задания и все ваши явки в городе. Расскажите и вы будете жить.

– А если нет? – спросил он.

– Тогда я отдам вас местным товарищам. Горохову. Вы с ним уже познакомились. И они попытаются достать из вас сведения более действенными средствами, нежели мои уговоры. А если не скажете вы, то они примутся за ваших друзей. Может они окажутся не такими крепкими. Итак?

– У меня есть время подумать?

– Минута!

– Значит, нет.

– Нет времени для затягивания, поручик. Решайтесь. Ибо если станут говорить ваши товарищи, то смерти вам не избежать.

– Хорошо. Задавайте вопросы.

– Вы готовы говорить?

– Задавайте вопросы, товарищ Губельман.

– Вы прибыли сюда по заданию ротмистра Вольского?

– Вы знаете кто такой Вольский?

– Я многое знаю, поручик.

– Тогда я поправлю вас, товарищ Губельман. Не ротмистра, а подполковника Вольского, начальника контрразведки у Дроздовского, – ответил Васильев.

– Сколько человек в вашей группе?

– Три человека вместе со мной.

– Имена?

– Да вы их знаете, Анна. Все ваши ростовские знакомцы.

– Имена, поручик!

– Штабс-капитан Штерн и корнет Лабунский.

– Вы издеваетесь?

– Нет. Я назвал вам имена тех, кто прибыл сюда со мной. Штерн и Лабунский.

– Но это офицеры пехотного полка. Я знаю, что Штерн командир роты, а Лабунский командир взвода в 1-м пехотном полку Дроздовского. У кого могла возникнуть дикая идея – забросить этих офицеров в тыл к врагу? Они не разведчики. Не имеют опыта диверсионной работы.

– Но со мной прибыли именно эти офицеры. Кстати, у вас устаревшие сведения. Штерн и Лабунский отстранены от своих должностей в первом офицерском полковника Дроздовского полку.

– Отстранены? За что?

– За расстрел пленных красноармейцев. Их отстранил сам командир полка. Я вытащил их из-под ареста и взял с собой на эту, как вы сказали, авантюру.

– Лабунский расстреливал пленных? Этого быть не может.