Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы (сборник)

— Все продырявлены и залиты водой, сэр, — сказал Буш. — Никакой надежды спасти.

Хорнблауэр уже формулировал про себя последний абзац рапорта.

«Я имею основания полагать, что не менее десяти каботажных судов были потоплены или сели на мель в ходе стычки. Этот счастливый результат…»

— Целое состояние пропало, сэр, — проворчал Буш. — Кругленькая сумма призовых денег там на скалах.

Без сомнения, это так, но в те короткие секунды, пока шла стычка, не могло быть и речи о захвате судов. Долгом «Отчаянного» было уничтожить все, что удастся, а не наполнить пустой кошелек его капитана — для этого пришлось бы посылать шлюпки, а в результате половина каравана благополучно скрылась бы.

Хорнблауэр не успел ответить. Гладкая поверхность воды на правом траверзе вдруг взорвалась тремя фонтанами брызг — ядро рикошетом пролетело над водой и наконец исчезло в кабельтове от «Отчаянного». Подняв подзорные трубы, Буш и Хорнблауэр увидели облако дыма, окутавшее батарею Тулинге.

— Стреляй, стреляй, мусью Лягушатник, — сказал Буш. — Дело уже сделано.

— Не вредно было бы убедиться, что мы вне досягаемости, — заметил Хорнблауэр. — Поверните судно оверштаг, пожалуйста.

Он изо всех сил пытался копировать полное безразличие Буша к обстрелу, убеждая себя, что не трусость, а лишь благоразумие заставило его увести судно подальше, чтобы его случайно не поразило двадцатичетырехфунтовое ядро. И все равно он себя презирал.

Но все-таки кое с чем Хорнблауэр мог себя поздравить. Он придержал язык, когда речь зашла о призовых деньгах. Он чуть было не обрушился гневно на всю систему, глубоко, по его мнению, порочную, на то, как эти деньги зарабатываются и выплачиваются. Однако он сдержался. Буш и без того считает его чудаком, а если б он выболтал свое отношение к системе призовых денег, Буш счел бы его не просто эксцентричным. Буш счел бы его безумцем, вольнодумцем и революционером, опасным подрывателем устоев.

IX

Хорнблауэр стоял у борта, готовый спуститься в поджидающую шлюпку. Он сказал, что полагалось говорить в таких случаях:

— Мистер Буш, вы принимаете командование.

— Есть, сэр.

Хорнблауэр вспомнил, что надо оглядеться по сторонам. Взгляд его скользнул по фалрепным. На них были белые перчатки, которые по поручению Буша специально для этого церемониала сплели крючками из белой бечевки умельцы-матросы. Французы называют этот вид рукоделия «кроше». Хорнблауэр пробежал глазами по боцманматам, высвистывающим на дудках прощальный салют, потом перелез через борт. Свист дудок смолк в тот самый миг, когда ноги его коснулись банки, так невысоко «Отчаянный» возвышался над водой — церемониал требовал, чтобы салют прекращался в тот момент, когда голова отбывающего офицера поравняется с палубой. Хорнблауэр с трудом перебрался на корму — шляпа, перчатки, шпага и плащ мешали ему — и рявкнул Хьюитту, чтобы тот отваливал. Багор отцепили, две пары мускулистых рук выбрали фалы, на мачте поднялся рейковый парус с гиком. Как странно было сидеть почти вровень с водой и видеть совсем близко зеленоватые волны. Уже больше восьми недель Хорнблауэр не покидал корабля.

Шлюпка шла в бакштаг. Хорнблауэр обернулся на лежащего в дрейфе «Отчаянного», профессиональным взглядом окинул его обводы, примечая, словно сторонний наблюдатель, относительную высоту мачт, расстояние между ними, наклон бушприта. Ему было хорошо известно, как корабль ведет себя под парусами, но всегда можно узнать что-нибудь еще. Впрочем, не сейчас — сильный порыв ветра накренил шлюпку, и Хорнблауэр вдруг почувствовал себя неуверенно. Волны, для корабля незаметные, в крохотной шлюпке казались гигантскими. Она не только кренилась — она взмывала вверх и падала самым неприятным образом. После устойчивой, надежной палубы «Отчаянного», к чьим движениям Хорнблауэр с такими муками привык, новая обстановка и все эти подпрыгивания выбивали из колеи, тем более что он нервничал, мучась неизвестностью. Он с трудом сглотнул, перебарывая коварно подстерегавшую его морскую болезнь, и, чтобы отвлечься, сосредоточил внимание на «Тоннане», к которому они медленно — слишком медленно — приближались.

На грот-брам-стеньге «Тоннана» вместо обычного узкого вымпела, как на других судах, развевался широкий брейд-вымпел — знак, что его капитан обладает властью и над другими кораблями, кроме собственного.

Пелью не только приблизился к верху капитанского списка — всем было ясно, что, достигнув адмиральского чина, он сразу получит высокое назначение. Многие вице-адмиралы Ла-Маншского флота смертельно завидовали, когда его назначили командовать Прибрежной эскадрой.