Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы (сборник)

Вот тут-то, когда Хорнблауэр еще раз глотнул горячего грога, дьявол и попытался его искусить. Юноша до боли радовался тому, что вновь очутился на королевском корабле. Снова есть солонину и сухари, а нут и фасоль — никогда. Ступать по корабельной палубе, говорить по-английски. Быть свободным. Свободным! Очень маловероятно, что он еще когда-нибудь попадет в руки к испанцам. Хорнблауэр с мучительной ясностью вспомнил беспросветную тоску плена. И все, что от него требуется, — день или два подержать язык за зубами. Но дьявол недолго искушал его. Хорнблауэр еще раз отхлебнул горячего грога, отогнал искусителя и посмотрел Крому прямо в глаза:

— Мне очень жаль, сэр.

— В чем дело?

— Я здесь под честное слово. Я дал слово, прежде чем покинуть берег.

— Вот как? Это меняет дело. Здесь вы, конечно, в своем праве.

То, что британского офицера отпустили под честное слово, было настолько обычно, что не вызывало расспросов.

— Вы дали слово в обычной форме? — спросил Кром. — Что не попытаетесь бежать?

— Да, сэр.

— И что же вы решили?

Кром, конечно, и думать не мог повлиять на джентльмена в таком личном деле, как честное слово.

— Я должен вернуться, сэр, — сказал Хорнблауэр. — При первой возможности.

Он оглядел уютную каюту. Сердце его разрывалось.

— По крайней мере, вы сможете пообедать и переночевать на борту, — сказал Кром. — Я не рискну приближаться к берегу, пока ветер не уляжется. При первой возможности я отправлю вас в Корунью под белым флагом. И я посмотрю, что говорят инструкции об этих пленных.

Было солнечное утро, когда часовой форта Сан-Антон в бухте Корунья доложил офицеру, что британское судно обогнуло мыс, легло в дрейф вне досягаемости пушек и спустило шлюпку. На этом ответственность часового кончалась, и он праздно наблюдал, как офицер разглядывает тендер, плавно идущий под парусами, и белый флаг на нем. Тендер лег в дрейф на расстоянии чуть больше ружейного выстрела. К изумлению часового, на окрик офицера кто-то встал в лодке и отвечал на чистейшем галисийском диалекте. Подойдя по приказу офицера к причалу, тендер высадил десять человек и повернул обратно к фрегату. Девять из десяти кричали и смеялись, десятый, самый молодой, шел с каменным лицом. Выражение его не изменилось даже тогда, когда остальные с нескрываемым расположением обняли его за плечи. Никто не потрудился объяснить часовому, кто этот непроницаемый молодой человек, да его это и не слишком волновало. Отправив всю компанию в Ферроль через бухту Корунья, он выкинул их из головы.

Была почти уже весна, когда испанский ополченец вошел в барак, служивший в Ферроле офицерской тюрьмой.

— Сеньор Орнбловерро? — спросил он.

По крайней мере, сидевший в углу Хорнблауэр понял, что обращаются к нему. Он уже привык, как испанцы коверкают его фамилию.

— Да? — спросил он, вставая.

— Будьте добры следовать за мной. Комендант послал меня за вами, сударь.

Комендант лучился улыбкой. В руках он держал депешу.

— Это, сударь, — сказал он, размахивая депешей под носом у Хорнблауэра, — персональный приказ. Вторая подпись герцога де Фуэнтесауко, министра флота, но первая — премьер-министра, князя Мира, герцога Алькудийского.

— Да, сэр, — сказал Хорнблауэр.

Тут он должен был начать надеяться, но в жизни каждого заключенного наступает пора, когда все надежды умирают. Сейчас его больше заинтересовал странный титул князя Мира.

— Тут говорится: «Мы, Карлос Леонардо Луис Мануэль де Годой и Боэгас, премьер-министр его католического величества, князь Мира, герцог Алькудийский и гранд первого класса, граф Алькудийский, кавалер Священного ордена Золотого руна, кавалер Святого ордена Калатравы, кавалер ордена Меча святого Якова Компостельского, генералиссимус морских и сухопутных сил его католического величества, адмирал Двух океанов, генерал от кавалерии, от инфантерии, от артиллерии…»[36] — во всяком случае, сударь, мне приказано немедленно предпринять шаги для вашего освобождения. Я должен под белым флагом передать вас вашим соотечественникам в благодарность «за смелость и самопожертвование, проявленные при спасении людей с риском для собственной жизни».

— Спасибо, сударь, — ответил Хорнблауэр.

Хорнблауэр и вдова Маккул

(Рассказ)