Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы (сборник)

«Эсперанс» захватили вчера. Этот человек ничего не ел и не пил больше двадцати четырех часов.

— Я распоряжусь. Еще что-нибудь?

— Матрас… подстилку… на чем можно сидеть. — Маккул указал на свой сундук. — Я горжусь своим именем, но не хотел бы, чтобы оно впечаталось в мою плоть.

Сундук был дорогой, красного дерева; на толстой крышке рельефно выступали буквы: «Б. И. Маккул».

— Я пришлю вам матрас, — сказал Хорнблауэр.

В дверном проеме показался лейтенант.

— Я Пейн, из адмиральского штаба, — представился он. — У меня приказ обыскать арестованного.

— Конечно, — ответил Хорнблауэр.

— Я не возражаю, — сказал Маккул.

Сержанту и его подручным пришлось покинуть тесное помещение; Хорнблауэр остался стоять в углу. Пейн управлялся быстро и деловито. Сперва он велел Маккулу раздеться догола и тщательно проверил одежду — швы, подкладку, пуговицы. Он старательно прощупал каждую часть, наклонив ухо к материи, на случай если внутри зашита бумага, затем встал на колени перед сундуком; ключ уже был в замке, осталось лишь его повернуть. Форма, рубашки, нижнее белье, перчатки; каждый предмет был вынут, проверен и отложен в сторону. Особое внимание Пейн уделил двум маленьким детским портретам, но и в них ничего не обнаружилось.

— То, что вы ищете, отправилось за борт прежде, чем призовая команда взошла на «Эсперанс», — заявил Маккул. — Здесь нет ничего, что выдало бы моих соратников, и вы утруждались совершенно напрасно.

— Можете одеться, — бросил Пейн.

Кивнув Хорнблауэру, он поспешил прочь.

— Человек, чья вежливость просто ошеломляет, — сказал Маккул, застегивая штаны.

— Я распоряжусь касательно ваших просьб, — сказал Хорнблауэр.

Он чуть помедлил, убедился, к своему удовольствию, в непреклонной бдительности сержанта и капралов, вышел, торопливо отдал распоряжение, чтобы пленному принесли еду и воду, и тотчас вернулся. Маккул жадно выпил кварту воды, затем принялся за кусок жесткого мяса и сухарь.

— Ни ножа. Ни вилки, — сказал он.

— Да, — сухо ответил Хорнблауэр.

— Понятно.

Странно было стоять так и смотреть сверху вниз на человека, который обречен завтра умереть, а сейчас безуспешно пытается оторвать зубами хоть маленький кусочек солонины.

Переборка, к которой прислонялся Хорнблауэр, слегка задрожала, и до слуха донесся слабый звук пушечного выстрела — сигнал, что заседание трибунала началось.

— Пора идти? — спросил Маккул.

— Да.

— Значит, я могу, не нарушая благоприличия, покинуть эту изысканную трапезу.

Вверх по трапу на главную палубу, два морских пехотинца впереди, Маккул за ними, Хорнблауэр следом и два капрала в арьергарде.

— Частенько я бегал по этим палубам, — озираясь, произнес арестант, — но без всяких церемоний.

Хорнблауэр напряженно следил, чтобы он не вырвался и не бросился в море.

Трибунал. Золотой позумент и быстрая, отработанная процедура, пока «Слава» медленно поворачивалась на якоре и корабельное дерево отзывалось на дрожь снастей под ветром. Установление личности. Короткие вопросы.

— Ничто из того, что я имел бы сказать, не будет услышано среди этих символов тирании, — заявил подсудимый, отвечая председателю суда.

Чтобы отправить человека на смерть, хватило пятнадцати минут. «По приговору этого суда вы, Барри Игнациус Маккул, будете повешены за шею…»

Кладовая, в которую Хорнблауэр вернул Маккула, теперь стала камерой смертника. Почти сразу же туда постучал запыхавшийся мичман:

— Капитан приветствует вас, сэр, и приглашает в свою каюту.

— Очень хорошо.

— С ним адмирал, — в приступе откровенности добавил мичман.

Контр-адмирал досточтимый сэр Уильям Корнваллис[40] и впрямь находился в капитанской каюте с Пейном и капитаном Сойером. Едва Хорнблауэр предстал перед ним, он сразу перешел к делу:

— Вам поручено распоряжаться казнью?

— Да, сэр.

— Видите ли, юноша…

Корнваллис был адмирал любимый, твердый, но добрый, неизменно отважный и чрезвычайно опытный, герой бесчисленных баек и баллад под кличкой Голубоглазый Билли. Однако и он слегка замялся, дойдя до сути, что совершенно было на него не похоже.

— Видите ли, — повторил адмирал, — предсмертной речи не будет.

— Не будет, сэр? — переспросил Хорнблауэр.

— Четверть матросов на корабле — ирландцы, — продолжал Корнваллис. — Позволить Маккулу держать к ним речь — все равно что бросить факел в пороховой погреб.

— Понимаю, сэр.

Однако существует ритуал. С незапамятных времен приговоренный имел право обратиться к зрителям с последним словом.

— Вздерните его, — говорил Корнваллис, — и они поймут, чем кончается дезертирство. Но только дайте ему открыть рот — а этот малый мастер трепать языком, — и команда полгода не успокоится.

— Да, сэр.

— Так смотрите, мальчик. Накачайте его ромом, что ли. Не дайте ему говорить любой ценой.

— Есть, сэр.

Пейн вышел из каюты вслед за Хорнблауэром.

— Заткните ему рот паклей, — предложил он. — Со связанными руками он ее не вытащит.

— Да. — Хорнблауэр похолодел.

— Я нашел попа, — продолжал Пейн, — но он тоже ирландец, и на его помощь рассчитывать не приходится.

— Да.

— Маккул хитрая бестия. Не сомневаюсь, он все выбросил за борт, прежде чем его схватили.