Лекции о Прусте (психологическая топология пути)

Я сказал, что сознание есть пятно, которое окружено другим и внутри себя неразложимо. Значит, если бы сыграло желание, то взгляд посыльного, зацепившись на увиденную в конце взгляда богиню, внутри себя также был бы неразложим. Сознание неразложимо и на уровне простых предметов мира, на уровне качеств: Мира различий, говорит Пруст, не существует на поверхности земли. То есть предметы различены внутри самих себя бесконечно, но это не есть различие предметов. Это не различие звука «е» и звука «т», а различенность «е» внутри себя. Одно внутри себя различенное. Кстати, греки называли «простым» именно это. Не случайно некоторые* философы считают, что вся философия должна строиться как понимание одной фразы Гераклита: «Одно в себе различенное». Таинственная, туманная фраза. На уровне этих простых предметов нет проблемы истины и лжи. Простое вообще вне таких различений. Впервые различение истины и лжи появляется лишь в выражении простого, в его проработке и развитии. А это уже особые предметы — способы понимания. Качество есть одновременно модус понимания всего мира, которое резюмировано в этом качестве, синтезировано в нем. Подобно качеству языка, которое, как реальное явление, одновременно есть модус или способ понимания целого мира этого языка, выраженного через качество. Когда здесь все истинно в том смысле, что нет сопоставлений или противопоставления терминов «истинно» и «ложно», а само это различение возникает лишь в тех слоях сознания, которые наслаиваются на его первичную символическую структурацию. Наши первичные или ядерные структуры сознания суть символические структуры, в том числе потому, что они включают в себя элемент незнаемого. Ведь о качестве нельзя сказать, что оно само себя знает. Качество — не продукт анализа, головной работы. Ибо к таким продуктам как раз и применимо различение истины и лжи, а на уровне простого ни лжи, ни истины нет. Потому что, как я только что показал, этот источник является одновременно и источником заблуждения. Хотя Пруст говорит, что если бы у посыльных было сексуальное желание, то не возникло бы ошибочного восприятия. На самом деле само по себе желание и порождает некую конструкцию из промежуточных состояний — interposes, которые суть иллюзии, заложенные в предметы, и потом именно их приходится выкачивать из предметов, чтобы продвигаться по пути душевного развития. Потому что в самих предметах, повторяю, нет ни истины, ни лжи.

«Множество миров», или «множество глаз», или «человеческих умов» — эта символическая структура сознания в нашей жизни, на нашем пути, в нашем познании выражается эманациями. То есть если есть структура сознания, то только путем ее эманации мы что-то увидим — это будут видения. То, что Пруст называет непроизвольной памятью, сродственностью воспоминаний, то, что происходит с ним во дворе Германтов, в поедании пирожного «мадлен», — все это эманации структур сознания, которые были у многих великих художников и философов, скажем, у Сократа, у Декарта, не говоря уже о поэтах и композиторах. Стравинский, например, реально увидел сюжет своей «Весны священной», когда сочинял какую-то пьесу, и вдруг увидел сцену: на лугу сидит девушка, вокруг совершается какой-то обряд, и появляется смерть. После чего, по его словам, ему осталось только записать увиденное. Эманации — это непроизвольные воспоминания Пруста, в которых всплывает весь мир Бальбека. Они обладают одним интересным свойством — это смысловыполняющие видения, когда человек видит предмет таким, как его понимает. Ведь обычно мы что-то видим и потом это анализируем, понимаем в процессе, отличном от того, как предмет предстает своим материальным составом. А здесь я вижу предмет, состав которого и есть то, как я понимаю предмет. В феноменологии такие вещи называют смысловыполняющими. Кстати, они часто фиксируются на сновидениях. Но visiones

бывают не только во сне. Эманации — это как бы посланники символической структуры сознания, внезапно возникающие перед нашими глазами. Смысловыполняющие явления по определению находятся вне времени. В них смысл не есть продукт работы, продукт труда, в том числе писательского труда понимания. Именно по этому поводу герой Пруста задает себе вопрос, просматривая партитуру вагнеровского «Тристана». Я не помню точно, но он говорит примерно так: Неужели вот те ощущения, которые возникают у меня от магических звуков музыки Вагнера, — это плод упорного труда?

(III,161–162)

Лекция 31