Лекции об искусстве

Это — полдень, как видно по теням фигур. А между тем каков цвет неба вверху картины? Бледный ли он и серый, чувствуется ли жар, полный солнечный свет и неизмеримая глубина? Нет, это смолисто-черный цвет, совершенно невозможный нигде, разве только на Монблане или Чимборазо. Художник может с таким же правом применить здесь уголь; на картине мертвый слой плоской краски, не заключающей в себе никакого сходства с небом, ни одного его свойства. Эта краска не могла измениться от времени, потому что горизонт так нежен по тону, насколько это возможно, и, по-видимому, совершенно не изменился; и чтобы довершить нелепость целого, этот цвет без всякой постепенности и изменения сохранен до трех или четырех градусов горизонта, где вдруг превращен в смелый, чистый желтый цвет. Горизонт в полдень может быть желтым только тогда, когда все небо покрыто темными облаками, и открытой оставлена только одна полоса света в отдалении, из которого исходит весь свет; но при ясном безоблачном небе, когда солнце в полдень в зените, такой желтый горизонт физически невозможен. Предположим даже, что верхняя часть неба тускла и тепла, что переход от одного оттенка к другому выполнен незаметно и постепенно, как всегда бывает в природе, а не занимает места в три-четыре градуса. Даже в таком случае этот золотисто-желтый цвет представляет собой совершенную нелепость. Но как бы то ни было, в этом изображении неба (это прекрасная картина, одно из лучших известных мне произведений Гаспара) мы имеем замечательный пример правдивости старых мастеров — два невозможных цвета в невозможном соединении! Найдите у Тернера в изображении зенита в полдень такой цвет, как голубой на вершине, или в изображении горизонта в полдень такой цвет, как желтый внизу, или такое произвольное сочетание цветов в середине, и тогда вы можете толковать о том, что Тернер не следует природе. И это не единственный пример; это у Гаспара Пуссена излюбленный эффект. Я помню десятки примеров, и большинство хуже только что описанного — плоской поверхности и непрозрачной синевы. Посмотрите далее на большую картину Кюипа в Дёльвичской галерее, которую мистер Hazlitt называет «прекраснейшей в мире» и о которой он отзывается в таких лестных выражениях: «Нежная зелень долин, блеск озера, пурпурный свет гор производят впечатление пуха на незрелом персике!» Мне следовало заранее признаться, что я не обучился в Ковен-гардене терминам настоящей классической критики.

§ 11. Ошибки Кюипа в переходах цветов

На днях один мой приятель просил меня обратить внимание на то, что Клод «мягок»; другой высказался о нем еще благосклоннее: он назвал его «сочным»; теперь новое счастливое открытие: Кюип — «пушист». Я готов согласиться, что небо Кюипа, этого первоклассного художника, похоже на незрелый персик, но я могу с уверенностью сказать, что оно совсем не похоже на небо. На пространстве трех четвертей этого неба внизу у горизонта синева остается неизменной и без переходов; между тем солнце на левой стороне окружено кольцом сначала желтого, a затем ярко-розового цвета, причем оба отделены друг от друга, a последний — от синевы так резко, как полосы радуги, и оба они поднимаются в небо не более чем на десять градусов. Нельзя понять, каким образом человек, называющей себя художником, может навязывать публике подобную вещь; еще менее понятно, каким образом может публика принимать ее за воспроизведение того пурпура при солнечном закате, который простирается всегда до зенита, так что нигде не остается чистого голубого цвета, а только один пурпурный, чистота которого возрастает до пункта его высшей интенсивности (около 45 градусов от горизонта), после чего он распускается незаметно в золотой цвет, и эти три цвета обнимают собой все небо. Таким образом по всему небу не найдется ни одного пункта, где цвет не был бы в состоянии перехода; из золотого он переходит в оранжевый, из оранжевого в розовый, из розового — в пурпурный, из пурпурного — в голубой, причем изменение повсюду безусловно одинаково; ни в одном месте нельзя сказать: «здесь цвет меняется», как ни в одном нельзя сказать: «здесь он неизменен». Так бывает всегда. И пока Господнее небо остается таким, как оно сотворено, никогда не было и не будет, чтобы при солнечном закате, на ясном небе, пурпурный и розовый цвет поясами окружали солнце.

Такие смелые, грубые примеры невежества, как только что приведенные, могли бы в скором времени лишить профессиональных пейзажистов всякого права на признание за их произведениями правдивости, как ни замаскированы эти картины тонкостью красок и технической обработки. Но есть изображения неба у голландцев, в которых художники стремились не к глубине, а к ясности и свежести, а также изображения неба в виде заднего плана в исторических картинах древнейших итальянцев, и с этими изображениями ничто не может сравниться в современном искусстве; можно подумать, что ангелы рисовали их, потому что по сравнению с ними все наши изображения — глина или масло.