Читаем Лекции по искусству. Книга 5 полностью

19-ый век — век не фиксации итога, а наблюдения пути. Эволюция, которая происходит в нас в результате того, что мы к чему-то подходим. Происходит развитие прозы и романа. Это век «Мертвых душ» Гоголя. Это век долгого внимательного повествования, где наблюдается огромное количество различных форм изменений. А картина, как правило, создает выжимку, итог. Самое интересное, что вся героическая летопись русского монументального искусства была сильно идеологизирована, как и художники. Живописцы делились на две категории: тех, что писали портреты, и на тех, кто писал на религиозную тему. Это не французы, которые гордились тем, что они агностики и атеисты. Одни писали распад общества, другие писали преображение. На первом месте у них была религиозная тема духовного преображения через просветление духа. И еще одно — они все грешили способностью скорбеть за весь народ.

Пишет Репин своих «Бурлаков на Волге». Это скорбь за народ? Да. А зачем он писал? За тем же, почему Горький писал «На дне». Для того, чтобы показать страдание народа. А народ просил его это делать? А народ, когда-нибудь, видел эту картину? Но мы же любим страдать вслух от лица народа и выражать полностью наше сочувствие соболезнованием. Где он писал этих бурлаков? В Рыбинске — главном городе бурлаков.


«Бурлаки на Волге»


Там жили интересные люди, которые занимались таким вот извозом. Зачем за них скорбеть, если они счастливы были? Там конкурс был на бурлаков, как в Венеции у гондольеров. Давайте, скорбеть за гондольеров! У бурлаков были целые гильдии, они за работу деньги делили определенным образом и извоз был просто необходим. Это был их труд. Они эти деньги зарабатывали. Среди них были и пьющие, и нормальные. Он хотел показать измученный народ, но поскольку он плохо себе представлял, что это такое, у него был голос с неба. Этим голосом стал Стасов. Не Белинский, ни кто-то другой, а Владимир Васильевич Стасов, который посмотрев, сказал: «Все надо переписать! Решительно не тот цвет!». Я все это рассказываю вам на основании знаний, писем и документов. Скажите, что это такое?

Приходит некто Стасов и диктует каким цветом стоит рисовать. Он гипнотически действовал на многих. И на Репина. Тот был у него просто в рабстве, только что сапоги не целовал. Тоже мне божество!

Репин был очень интересным художником, но все эти композиции в 19-ом веке имели очень большой прокол. Народ они не знали, чем живут — не знали и не понимали. Но им надо было проявить себя, как передовой авангард духовных людей. И это осталось до сих пор — никаких изменений, особенно в области так называемых историко-героических картин. Удивительнейшее дело. Это даже не традиция, а духовное страдание. А что при этом делать — не известно, поэтому в итоге проиграли все.

Я хочу показать вам, с моей точки зрения, несколько уникальных картин. Это не Верещагин, который был гениальнейшим документалистом. Вы знаете, в России не всегда получался историко-героически жанр. Почему? Потому что идеология. Всегда на первом месте была идеология. Она могла быть высокой, такого социального плана — очень примитивного, как в большом монументальном искусстве. А 19-ый век это не его сильное место. Сильным местом была литература. И художники стали подделываться под литературу. «Выхожу я на берег, на Волге, чей стон раздается?» А вот и их стоны. Тогда покажем! Кому покажем? Кто покупал эти картины? Во-первых, Третьяков. А куда он их девал? До поры до времени, у себя в доме держал, а потом назначал совет и передавал городу.


«Петр Первый допрашивает царевича Алексея Петровича»


А вот картина Ге. Очень интересный художник. Знаете, они ведь были очень религиозными. У них была идеология смещенная, с какими-то аргументами. Смотрите сами. Самый разгар спора. Он только начинает разгораться. Кто был Петр Великий? Он был кто? Самый пик между западниками и славянофилами. Ге говорит: «Царь большой, но супостат». А так ли это. Посмотрите, царевич Алексей на ней — ничтожество. Бледная моль, немочь, худой, вялый, ни на что непригодный человек. Кто такой царевич Алексей? Никто. Очень слабый, слабонервный — никакой. Череп у него такой странный. А Петр? Может и строг, но справедлив. Ге создает концепцию. Матрицу. Он создает матрицу этих отношений, выраженную иллюстративным образом. Он картину эту писал так, как написали бы ее малые голландцы. Очень реалистически, документально, показывая театральную мизансцену в интерьере. Он сделал ее специально так, как если бы мы сами присутствовали при этом допросе. Что здесь есть? Для Ге очень важен преображенский мундир Петра. Он пишет его очень скрупулезно. А как одет Алексей? Видите? Эта картина самая настоящая сценическая площадка, внутри которой происходит действо. Ее невозможно анализировать, ее можно только описать. А диалог просится сам.

Перейти на страницу:

Все книги серии Волкова, Паола. Лекции по искусству

Похожие книги

Искусство жизни
Искусство жизни

«Искусство есть искусство жить» – формула, которой Андрей Белый, enfant terrible, определил в свое время сущность искусства, – является по сути квинтэссенцией определенной поэтики поведения. История «искусства жить» в России берет начало в истязаниях смехом во времена Ивана Грозного, но теоретическое обоснование оно получило позже, в эпоху романтизма, а затем символизма. Эта книга посвящена жанрам, в которых текст и тело сливаются в единое целое: смеховым сообществам, формировавшим с помощью групповых инсценировок и приватных текстов своего рода параллельную, альтернативную действительность, противопоставляемую официальной; царствам лжи, возникавшим ex nihilo лишь за счет силы слова; литературным мистификациям, при которых между автором и текстом возникает еще один, псевдоавторский пласт; романам с ключом, в которых действительное и фикциональное переплетаются друг с другом, обретая или изобретая при этом собственную жизнь и действительность. Вслед за московской школой культурной семиотики и американской poetics of culture автор книги создает свою теорию жизнетворчества.

Шамма Шахадат

Искусствоведение
Певцы и вожди
Певцы и вожди

Владимир Фрумкин – известный музыковед, журналист, ныне проживающий в Вашингтоне, США, еще в советскую эпоху стал исследователем феномена авторской песни и «гитарной поэзии».В первой части своей книги «Певцы и вожди» В. Фрумкин размышляет о взаимоотношении искусства и власти в тоталитарных государствах, о влиянии «официальных» песен на массы.Вторая часть посвящается неподцензурной, свободной песне. Здесь воспоминания о классиках и родоначальниках жанра Александре Галиче и Булате Окуджаве перемежаются с беседами с замечательными российскими бардами: Александром Городницким, Юлием Кимом, Татьяной и Сергеем Никитиными, режиссером Марком Розовским.Книга иллюстрирована редкими фотографиями и документами, а открывает ее предисловие А. Городницкого.В книге использованы фотографии, документы и репродукции работ из архивов автора, И. Каримова, Т. и С. Никитиных, В. Прайса.Помещены фотоработы В. Прайса, И. Каримова, Ю. Лукина, В. Россинского, А. Бойцова, Е. Глазычева, Э. Абрамова, Г. Шакина, А. Стернина, А. Смирнова, Л. Руховца, а также фотографов, чьи фамилии владельцам архива и издательству неизвестны.

Владимир Аронович Фрумкин

Искусствоведение