По поводу освящения этого собора 12 августа 1479 г. возникло крупное столкновение великого князя с митрополитом. Поднялся спор, как надо ходить крестным ходом – «посолонь» или против солнца. Митрополит стоял за второе, князь великий с архиепископом ростовским Вассианом и чудовским архимандритом Геннадием за посолонное хождение. Тяжкие события 1479–1480 гг. затянули решение, но все духовенство стало за митрополита, за него были и русская старина, и греческий обычай; молдавский епископ писал, что греческая церковь не знает никаких действий посолонь и только латины так творят. Откуда великий князь и его советники, противники митрополита, взяли свое мнение, не знаем, но великий князь уперся, и года два новые церкви стояли без освящения. Геронтий «съехал» с митрополии в Симонов монастырь, грозил вовсе отречься, а поддержка его всем духовенством заставила Ивана уступить, но лишь внешне, потому что в споре «истины не обретоша», и устава не учинили, оставив вопрос открытым. Вмешательство великого князя и властное настояние в деле чисто церковном – обрядовом – связано в этом деле с попыткой противников митрополита опереться в отношениях церковных на великокняжескую власть. Несколько ранее – в 1478 г. – разыгралась другая история, при коей великий князь выступил в роли руководителя собора, судьи о канонической правильности действий Геронтия, который согласился на странный шаг: по просьбе Кирилло-Белозерского игумена Нифонта он дал удельному князю Михаилу Андреевичу верейскому грамоту о том, что «князю… ведати монастырь, а ростовскому архиепископу в него не вьступатися»[335]
. Не добившись отмены подобной грамоты от митрополита, Вассиан ростовский перенес дело на суд великого князя, бил ему челом о суде митрополита «по правилом». Великий князь вытребовал грамоту у князя Михаила и созвал собор епископов и архимандритов; разбор дела принял такой оборот, что митрополит убоялся соборного суда и умолил великого князя помирить его с Вассианом. Тогда великий князь уничтожил его грамоту и объявил соборное решение о возврате монастыря под владение архиепископа ростовского. Было бы ошибочно настаивать при оценке этого дела на канонической функции собора; ведь он действует по приказу великого князя («повеле собору быти»), который ставит ему задание, властно входит в его делопроизводство, придает его решению правовую силу своим утверждением и осуществляет его своим указом. Таково было положение перед властью московских государей всех церковных соборов XVI–XVII вв. Однако в делах церковных дело утверждения московского самовластия шло не так гладко, как в делах светских. Перед законом христовым и святоотеческим отступала эта власть, стремясь войти в роль его защитницы и покровительницы. Отступала она, хоть и нехотя, перед святостью духовного сана, прикрывавшего человеческую личность, зависимую и подвластную. В 1483 г. митрополит Геронтий заболел и захотел было оставить митрополию, но съехал с кафедры в Симоновский монастырь, захватив с собой и ризницу, и митрополичий посох. Вскоре он оправился и пожелал вернуться, «князь же великий не восхоте его», проча ему в преемники близкого себе старца Паисия Ярославова. Но ни настояния Ивана Васильевича, ни уговоры Паисия не помогли; Геронтий «неволею не остави митрополии», хотя его «имаша» силою, когда он «многажды» убегал из монастыря. И, по-видимому, только решительный отказ Паисия от митрополии побудил великого князя снова возвести Геронтия на кафедру[336].Все изложенные факты сами по себе малозначительны, но они заслуживают внимания по своей показательности. Они своим характером освещают роль великокняжеской власти в более крупных вопросах, потрясших церковный и общественный быт Москвы при Иване III, вопросов о борьбе с ересями и о церковном землевладении. Начну с замечаний об этом последнем.