Лекции по русской истории. Северо-Восточная Русь и Московское государство

Времена Василия Дмитриевича – тяжкая година неустойчивых, изнурительно-напряженных отношений, выяснившая неприспособленность политического строя Северо-Восточной Руси для решения задач, вытекавших из ее международного положения. Ослаблению ее внешней силы соответствует в ту же пору шатость внутренних устоев – симптомы того внутреннего кризиса, который довелось Москве пережить при Василии Васильевиче и который окончательное разрешение получил только при Иване III. Сила власти великокняжеской при Калите, Семене и Донском покоилась на одиначестве князей-вотчичей московских и на союзе с митрополией всея Руси. Оба эти устоя пережили в XV в. тяжкое испытание.

Дальнейшие события разыгрываются на фоне этого кризиса, им в значительной мере обусловлены. Поэтому обращусь теперь к рассмотрению его основных черт.

Русская митрополия стала серьезной политической силой со времени Калиты и достигла вершины этого значения при Алексее. Трудно сомневаться, что канонизация Петра была таким же политическим актом Феогноста, как позднее – в 1448 г. – канонизация Алексея митрополитом Ионой. Эти канонизации освящали традицию митрополии, ставшей московской не по резиденции только, но и по духу и тенденциям: патронат митрополитов Москвы переносится ими в сферы сверхчеловеческие, в область ходатайств перед престолом всевышнего. На [примере] деятельности митрополита Алексея мы видели, как его церковно-политическое значение получало для Москвы значение не только в отношениях междукняжеских, но и в делах международных, в Константинополе и в делах литовско-русских. Удержать в целости эту опору московской политики было делом слишком важным для великих князей московских. И митрополит Алексей с великим князем Дмитрием Ивановичем озабочены были сохранением московского характера митрополии. Путь к тому был предуказан: кафедру надо передать по Алексее – лицу той же дворцовой среды, из коей вышел и он. Митрополит намечал св. Сергия. Святитель из служилой среды, участник политики митрополита-политика, лично близкий великокняжескому дому, брат великокняжеского духовника, влиятельный по личной жизни духовной силой и авторитетом старчества – казался наилучшим кандидатом; но Сергий уклонился, находя, что дело «выше его меры», и остался [в своей обители] св. Троицы.

У великого князя был другой кандидат, более приспособленный для светской и публичной стороны в деятельности митрополита – архимандрит дворцового Спасского монастыря Михаил, известный под именем Митяя или Мити (быть может, по мирскому его имени). Этот видный красавец, речистый, знаток премудрости книжной, толкуя ее силу не только духовными, но и житейскими притчами, премудрый в делах и суждениях, поражая огромной памятью, стоял на пороге большой церковно-политической карьеры. При великом князе Митяй был печатником-канцлером, стоял в центре дворцовой среды, «бысть отец духовный всем боярам старейшим», когда еще священником великий князь перевел его из Коломны в Москву. Дмитрий с трудом уговорил Митяя постричься и сделал его архимандритом, пролагая ему путь к митрополии. Могло казаться, что Митяю предстояло стать вторым Алексеем, хотя у нас нет основания для оценки его личности как будущего государственного деятеля. Важен был основной вопрос – о своем человеке на митрополичьей кафедре. А тут встретились препятствия.

С одной стороны, в широких кругах духовенства Митяй, видимо, смущал своей не весьма духовной фигурой, усвоив вельможный блеск боярского быта и властного поведения. С другой – у временщика кандидата в митрополиты был готовый соперник: в Киеве сидел Киприан, поставленный в митрополиты киевские и литовские именно в удовлетворение жалоб Ольгерда на подчинение церковного управления Алексея московской политике; притом Киприан добился соборного постановления, назначавшего его на всю русскую митрополию после Алексея. Узнав о кончине митрополита, Киприан поспешил в Москву, предупредив письмом Сергия. Но в Москве его не приняли, а схватили, утаив его приезд от москвичей, и выслали вон. Да и нельзя было его принять: ставленник Литвы, враг Алексея, добивавшийся его низложения, казался заведомым врагом. Так началась церковная смута.