Лекции по русской литературе

Толстой не дает себе труда слишком углубляться в этот легко доступный предмет. Вопросы материи и сознания до сих пор обсуждают во всем мире, но сама проблема, как ее формулирует Толстой, к 1870 году настолько устарела, казалась столь очевидной и излагалась в столь общем виде, что едва ли профессор философии проделал бы такой огромный путь (более 300 миль) из Харькова в Москву, чтобы обсудить ее со своим коллегой (с. 44).

N 39. Кейс, Вурст, Кнауст, Припасов

Согласно «Allgemeine Deutsche Biographie» (Leipzig, 1882), существовали ученый по имени Раймонд Джакоб Вурст (1800–1845) и композитор XVI века Генрих Кнауст (или Кнаустинус). Я не нашел Кейса, не говоря уже о Припасове, и предпочитаю думать, что Толстой остроумно выдумал эту вереницу имен философов-материалистов с правдоподобным процентным отношением – одна русская фамилия на три немецких (с. 45).

N 40. каток

С незапамятных времен, когда берцовую кость лошади использовали для изготовления полозьев, мальчишки и юноши пристрастились играть на льду замерзших рек и болот. Этот спорт был чрезвычайно популярен в старой России, а к 1870 году стал модным и у мужчин, и у женщин. Коньки из стали с круглыми или острыми носами привязывали к ботинку и плотно прикрепляли специальными зажимами, шипами или винтами, привинчивающимися к подметке. Это было до того, как появились специальные ботинки, к которым крепились коньки (с. 48).

N 41. старые кудрявые березы сада, обвисшие всеми ветвями от снега, казалось, были разубраны в новые, торжественные ризы

Как я говорил раньше, стиль Толстого, охотно допускающий утилитарные («иносказательные») сравнения, совершенно лишен поэтических уподоблений или метафор, предназначенных в первую очередь для того, чтобы пробудить художественное чутье читателя. Эти березы (а также сравнение с солнцем и розаном) – исключения. Вскоре иглы инея упадут на меховую муфту Кити (с. 48).

Интересно сравнить, как видит Левин эти символические деревья в начале своего ухаживания, с описанием старых берез (о которых впервые упоминает его брат Николай), побитых сильным летним ураганом, в последней части книги.

N 42. за креслами

Новичок в неуклюжих коньках мог ковылять, цепляясь за спинку зеленого кресла, и в тех же самых креслах дамы могли кататься с помощью своих друзей или платных катальщиков (с. 48).

N 43. Мальчик в русском платье

Молодой человек, сын дворянина, надел на каток костюм простолюдина или стилизованный простонародный наряд – высокие сапоги, короткую подпоясанную куртку, овечью шапку (с. 49).

N 44. Четверги, как всегда, мы принимаем. – Стало быть, нынче?

Это небольшая ошибка Толстого, но, как уже говорилось раньше, на протяжении всей книги время Левина «отстает» от времени других персонажей (с. 52).

Побывав у Облонских (глава 4), мы узнаём, что была пятница, позднее это подтвердят ссылки на воскресенье (с. 52).

N 45. В «Англию» или в «Эрмитаж»?

«Эрмитаж» упомянут, но отвергнут, поскольку романисту едва ли подобает рекламировать один из лучших московских ресторанов (где, согласно путеводителю Бедекера 90-х годов, то есть на двадцать лет позже, хороший обед без вина стоил два рубля двадцать пять копеек, или пару долларов). Толстой упоминает об этом вместе с вымышленной[48] «Англией» просто для того, чтобы дать понятие о его классе. Нужно сказать, что обедали в прежнее время обычно между пятью и шестью часами (с. 52).

N 46. а то я отпустил карету

Личными экипажами и нанятыми, не считая карет (закрытая коляска на колесах, в которой ездил Облонский), были в основном уютные сани на двоих. Снег, по которому катились сани, лежал на улицах Москвы и Петербурга приблизительно с ноября до апреля (с. 53).

N 47. татары

Так называется народность – приблизительно три миллиона жителей бывшей Российской империи, в основном тюркского происхождения и главным образом мусульмане, остатки монголо-татарских завоевателей XIII века. Из Казанской губернии несколько тысяч в XIX веке перебрались в Москву и Петербург, где некоторые из них служили официантами (с. 53).

N 48. француженка, сидевшая за конторкой

Она должна была наблюдать за буфетом и продавать цветы (с. 53).

N 49. Князь Голицын

Здесь это обобщенный тип. Толстой-моралист испытывал отвращение к вымыслу (хотя Толстой-художник больше выдумал правдоподобных персонажей, чем кто бы то ни было до него, за исключением Шекспира), и в своих набросках он часто прибегал к подлинным именам вместо слегка завуалированных, которые он придумывал впоследствии. Голицын – широко известная фамилия, и в данном случае Толстой явно не заботился о превращении его в Гольцова или Лицына (с. 54).

N 50. устрицы