Лемурия

Он усмехнулся. Подобное предположение и в самом деле могло развеселить даже в такой неприятной ситуации, в какой оказался заплутавший гость.

«Неужели в такой нищей дыре может быть телефон? И надо было через всю деревню идти именно сюда?»

Всё понятно! Малыш, конечно, его не понял. Не понял совершенно! И привёл…

Да какая разница, куда привёл? Может, к себе домой. Может, к каким-нибудь родственникам, познакомить с забавным гостем. Или на излюбленное место игр — поиграть в прятки.

В общем, куда угодно, но явно не туда, куда нужно.

Стало быть, опять потеряно время. Совершена очередная глупость. И теперь, похоже, до вечера из Бангора не вылететь. Теперь, пожалуй, не успеет он найти подходящих стыковочных рейсов даже через столицу страны, не то, что штата.

Разве только решиться на ночёвку в аэропорту?

Или забронировать гостиницу в городе на одну ночь, и с утра выехать в аэропорт, и — улететь! Первым же возможным рейсом!

Нет, но как он мог такую глупость совершить? Довериться маленькому ребёнку! Час…

Алексей посмотрел на часы.

…Да, лишний час потратить на прогулку, абсолютно бесполезную прогулку!

Но что же за страна! Что за странная страна!

Сначала Викрам учинил гонки с аварией, да ещё и повёз по кружному пути (а ведь производил впечатление вполне надёжного и толкового человека, настоящего профессионала).

А теперь вот и сам Алексей ни с того, ни с сего — взял и сотворил явную глупость. Бросил машину, пошёл вслед за совершенно его не понимающим проводником примерно трёх лет от роду.

Такой поступок даже Викрама, пожалуй, удивит.

Нет, что происходит? Воздух здесь такой, особый, от которого глупости творить хочется?

Или местные духи его по пустырям и лесным дорогам кружат?

Или… Нет ему дальше пути?

И куда теперь?

Будто отвечая на невысказанный вопрос, мальчишка подбежал к хижине, у порога остановился и помахал рукой.

«Пойду» решил Алексей, прекрасно понимая, что совершает ещё одну глупость. «Может, хоть чаем угостят. Или что они тут пьют?»

Пить, конечно, хотелось. Но получить желтуху или что пострашнее — не хотелось вовсе. Так что, мысленно пожелав чаю, Алексей тут же мысленно от него отказался.

Но в хижину зашёл.

Как он полагал (а чего ещё можно было ожидать?) соломенное жилище наполнено было душным, выедающим глаза дымом, сгустившимся настолько, что полумрак, освещаемый лишь слабыми лучами, пробивавшимися сквозь дыры в кровле, шагах в двух от входа превращался и вовсе в сумрак, в котором даже исправленным в лучшей швейцарской клинике зрением не смог Алексей ничего разглядеть.

Потому он потоптался нерешительно у входа, глянул на стоявшего рядом и радостно улыбавшегося малыша и, откашлявшись, произнёс…

Почему-то для общения выбрал английский язык. Хотя, пожалуй, с тем же успехом мог бы выбрать и русский. Или немецкий (который учил когда-то в школе и даже по сию пору помнил примерно с десяток не слишком сложных фраз).

…молящим голосом:

— Простите за вторжение. Меня этот ребёнок привёл. Я бы хотел…

Вспыхнул желто-красный огонёк. В устроенном прямо на полу хижину, у самого входа, обложенном камнями очаге заворочалось, просыпаясь, пламя, пробиваясь сквозь слой золы и тлеющих кизячных лепёшек.

Алексею показалось, что в углу кто-то шевельнулся… как будто — встал даже… и вдруг решительным шагом пошёл прямо на него.

Алексей невольно попятился и, забыв от волнения все английские слова, забормотал по-русски:

— Я беспокоить не хотел! Честное слово, не хотел! Мне позвонить нужно!

Он закрутил в воздухе пальцем, будто на невидимом диске набирая номер. И на миг приложил к уху ладонь.

— Дзинь! — воскликнул Алескей, чувствуя себя последним болваном.

«Ну чего припёрся сюда? Зачем?»

— Но я могу и уйти! Я не настаиваю!

Из темноты на свет выпрыгнула одетая в вымазанное охристой глиной рубище старуха с длинными, спутанными волосами.

Лицо старухи покрыто было язвами и мокнущими болячками, и, перекошенное от гнева, походило оно на устрашающую ритуальную маску, надеваемую (как слышал Алексей) во время обрядов поклонения чёрной богине жрецами одного из местных культов.

Вот только будь это маска — не было бы такого страха и смятения в душе.

Но осознание того, что вот это, буро-красное, истекающее гноем и сукровицей месиво — лицо, внушало неодолимый, до обморока доводящий ужас.

На Алексея напал столбняк. Он стоял недвижно, и отчаянно пытался вспомнить какую-нибудь молитву, хоть никогда и не верил в силу молитв.

А старуха сердито закричала, но почему-то не на незваного гостя, а на приведшего его мальчонку (который, тем не менее, слушая гневные и истошные выкрики, всё так же безмятежно улыбался, будто грозный вид старухи его скорее веселил и забавлял, а вовсе не пугал).

На Алексея же она не обращала никакого внимания… до поры!

Едва мальчишка сказал ей что-то в ответ… похоже, возразил, и довольно дерзко…

«Может, это бабушка его?» подумал Алексей. «Болеет старая, и малец брошенный… Бежать надо, бежать к машине!»

…как старуха подхватила с пола помятый, закопчённый медный горшок — и водою из него плеснула в лицо Алексею.