Ленин

Советское руководство беспокоило в деятельности эмиграции и то, что лишенная родины интеллигенция, русская буржуазия, даже находясь в бедственном материальном положении, быстро организовали издательства, свои газеты, журналы. Так, ИНО ОГПУ докладывал большевистской верхушке, что в Париже созданы издательства «Русская земля», «Русский очаг», «Белый архив». Выходят периодические издания «Отечество» – орган николаевцев, «Вестник крестьянского союза», «Ухват» – юмористический журнал, «Театр и искусство», «День русской культуры», «Звено». В издании этих и иных газет и журналов участвуют Бунин, Куприн, Мережковский, Гиппиус, Ливен, Гукасов, Мирский, Милюков, другие известные люди. Кремлевское руководство боялось проникновения белогвардейской литературы в Советскую Россию и предприняло превентивные меры по ограждению сознания своих граждан от «тлетворного буржуазного влияния».

Так подробно остановившись на высылке Лениным цвета российской интеллигенции, автор, естественно, не сводит ее трагедию к этому печальному акту. Главной чертой трагедии интеллигенции в Советской России стало лишение ее творческой свободы. Даже последний оазис свободы – сознание человека – оказался в глухой осаде запретов, угроз, репрессий, всевозможных ограничений. Те, кто не принял революцию, но вынужден был как-то адаптироваться к новой горькой действительности, пытались что-то изменить в стране. В этой связи стоит упомянуть о так называемом деле врачей. Нет, не сталинском деле 1953 года, а о малоизвестном теперь событии еще 1922 года, при жизни Ленина.

В начале лета 1922 года в Москве прошел Всероссийский съезд врачей. Нарком здравоохранения Семашко так докладывал своей запиской о съезде Ленину и членам Политбюро.

«…Недавно закончившийся съезд врачей проявил настолько важные и опасные течения в нашей жизни, что я считаю нужным не оставлять членов ПБ в неведении…

На съезде был поход против медицины советской и восхваление медицины земской и страховой. Просматривалось стремление поддержать кадетов, меньшевиков, создать свой печатный орган.

Что касается изъятия верхушки врачей: докторов Грановского, Манула, Вигдорчика, Ливина, то надо согласовать с ГПУ. Не создадим ли арестом им популярности?»{119}

Ленин увидел за частным проявлением свободомыслия врачей нечто более опасное и написал резолюцию на докладе Семашко: «Т. Сталину. Я думаю, надо строго секретно, не размножая, показать это и Дзержинскому, всем членам Политбюро и вынести директиву…»{120}

Состоялось два заседания Политбюро по «делу врачей» – 24 мая и 8 июня 1922 года. Лишь один Томский воздержался при голосовании, заявив: «Вопрос съезда врачей требует иной постановки дела. Во многом виноваты мы». По настоянию Ленина тем не менее было принято постановление «Об антисоветских группировках среди интеллигенции».

Оно было жестким: любые съезды можно проводить лишь с разрешения ГПУ; ему же проверить благонадежность всех печатных органов; усилить фильтрацию при приеме в учебные заведения, отдав предпочтение рабочим; запретить создание новых творческих и профессиональных обществ без обязательной регистрации в ГПУ; образовать постоянную комиссию для высылки интеллигенции; предложить ГПУ внимательно следить за поведением врачей и всей интеллигенции…

Уншлихт по принятии директивы тут же представил предварительные списки неблагонадежных врачей с компрометирующими характеристиками: Верхов, Гуткин, Рубцов, Эфрон, Франк, Энтин, Федоров, Верховский, Канцель, Грегори, Зборский, Личкус, Теплиц, Лихачев, Лифшиц… Вопрос о немедленных арестах было решено передать в комиссию в составе Уншлихта, Курского, Каменева{121}.

Предусмотренные меры – чисто полицейского, карательного характера – знаменовали дальнейшее усиление тоталитарных тенденций в обществе. Ведь именно в таких системах идет наступление прежде всего на творцов «духовной продукции», интеллектуальную элиту страны. Российская интеллигенция, стоявшая у истоков демократического февраля, да и октябрьского переворота, оказалась одной из главных жертв революции, по которой проехал беспощадный каток диктатуры пролетариата, а точнее, диктатуры ленинской организации, называвшей себя партией большевиков.

Партия в духовной жизни стала определять все: что читать, кого почитать, кого ненавидеть, кого издавать, кого награждать. Подумать только: Политбюро, например, специально 13 сентября 1921 года под председательством Ленина обсуждает вопрос Покровского: кому читать лекции в Институте красной профессуры. Решили: «Деборину разрешить читать курс философии марксизма (Аксельроду тоже), а Базарову в отношении чтения по капиталу – отклонить»{122}. Зато вопрос, повторю, об издании там писем и дневников бывшей императрицы Политбюро в феврале 1921 года рассматривало подробнее и основательнее, чем проблему голода…{123}