Ленин

Были это те, кто два месяца назад убили своих офицеров. Пьяные, в распахнутых шинелях, расстегнутых блузах и в шапках, сдвинутых на затылок, они пели, ругались и грызли семечки подсолнуха, прозванные «орехами революции». Небольшая группа солдат остановилась, поглядывая на происходящее.

Ленин неожиданно поднял руку и крикнул:

– Товарищи! Этот буржуй полковник, этот любитель солдатской крови, сидел безопасно в штабе, а нас гнал на смерть! Сейчас он арестовал меня за то, что не захотел я ему сказать, где скрывается наш Ильич, наш Ленин!

В одно мгновение толпы солдат посыпались со всех сторон, а испуганные казаки убежали. Полковник, видя это, хотел вытащить револьвер из кобуры, но не успел. Один из подбегающих солдат ударил его камнем в голову. Полковник упал, а над ним начали взлетать кулаки и тяжелые сапоги солдатни, бешено рычащей и разражающейся кощунственными проклятьями.

Ленин наблюдал издалека. На мостовой лежали какие-то кровавые куски.

Усмехнулся мягко и сказал громко:

– Родная мать не узнала бы теперь почтенного полковника! Так ему удружили солдаты великой российской революции! Гм… гм…

Через мгновение он о нем забыл…

Думал о том, что нужно выслать в Петроград письма с суровым напоминанием, чтобы товарищи не развлекались совещаниями, заседаниями, конгрессами и разными другими бесполезными разговорами.

– Революция требует только одного: вооружаться, вооружаться! – шептал он, быстро идя домой.

Где-то на боковой улице раздался выстрел и дерзкие крики толпы. Он осторожно высунул голову из-за угла дома.

Какие-то люди били кого-то, волоча его по камням мостовой и каждое мгновение взрываясь бессмысленным смехом. Голова избитого человека билась и подскакивала на камнях, а за ней тянулся кровавый след.

«Пробудился «священный» гнев народа…» – подумал Ленин и усмехнулся загадочно.

– Не судите! – выплыл из тайников воспоминаний горячий шепот.

Ленин увидел австрийскую тюрьму и коленопреклоненного

на нарах удивительного крестьянина, осужденного на казнь, бьющего поклоны и замашисто выводившего над собой знак креста.

– Нет! – шепнул с гневом. – Обвиняйте, судите, а также сами отмеривайте кару! Настало время мести за века ярма и страдания. Ваши враги должны погибнуть, а их могилы зарастут сорняками забвения! Судите, братья, товарищи!

Толпа пробегала с рыком, свистом, топотом ног. Давила друг друга, раздирала.

– Да здравствует социалистическая революция! – крикнул Ленин. – Да здравствует власть советов рабочих, солдат, крестьян!

– Го! Го! Го! – отвечала ему толпа и бежала дальше, глумясь над убитым.

Ленин провожал удалявшихся убийц добрым взглядом черных глаз и шептал:

– Один из моих козырей! Бросаю его, бросаю…

На ближайшей башне ударил звон на вечернее богослужение. Заходящее солнце зажгло огни и блески на золотом кресте, эмблеме муки.

Ленин пригляделся к нему прищуренными глазами и промолвил вызывающе:

– Ну что? Где твоя сила и твоя наука любви? Молчишь и не оказываешь сопротивления? И будешь молчать, так как это мы устанавливаем правду!

Глава XVII

Темная ноябрьская ночь висела над Петроградом. В руслах улиц собирался мрак, тяжелый, холодный. Редкие фонари, оставшиеся после кровавых июльских дней и не прекращающихся боев, слабо освещали выбоистую мостовую Невского Проспекта, мутные темные окна домов и забитые досками витрины магазинов. Порошил снег.

Там и сям из ниш ворот выглядывали бледные лица солдат и черные шапки полицейских. Глухо бряцали опертые о тротуары приклады винтовок. Поблескивали острия штыков.

Улица была пуста. Тишина подстерегала всюду, угрожающая, полная напряженной, чуткой тревоги.

Бронеавтомобиль «Илья Муромец» у Смольного института в Петрограде.

Фотография. Ноябрь, 1917 год

Неожиданно у берега канала Мойки зазвучал грохот отворяющихся ворот, а за ним другой – захлопывающейся тяжелой калитки. Быстрые шаги идущего человека отозвались тревожным эхом, отраженным от домов давно обезлюдевшей улицы.

Прохожий, натянув шапку с козырьком на глаза и подняв воротник, вышел на Невский проспект и направился улицей Морской к арке, ведущей на площадь Зимнего Дворца. Под громадной аркой шаги разносились еще громче, гудели, как шум барабана. Идущий видел перед собой темные контуры Зимнего Дворца и стройный силуэт Александрийской Колонны. Он намеревался пересечь площадь, направляясь к Васильевскому Острову, когда со стороны белой крыши Адмиралтейства грянуло несколько выстрелов. Пули с легкими хлопками ударились в стену и откололи штукатурку, которая с шелестом упала на присыпанный снегом тротуар.

Прохожий споткнулся и рухнул на мостовую.

– Ха, ха! – зашипел из-за толстых блоков гранитного основания арки смех. – Брехун Керенский боится за свою шкуру. Кто-то еще защищает дворец и особу шарлатана революции! Как думаете, товарищ Антонов-Овсиенко, что будет завтра?