– Приветствую вас, товарищ! Рад слышать это. Вы поляк? Ценю поляков, так как это естественный, исторический революционный элемент.
– Я поляк, – прошипел Дзержинский, – поляк с душой, полной ненависти и жажды мщения.
– К кому? – спросили с неожиданным беспокойством Ленин и Троцкий.
– К России… – парировал Дзержинский без раздумья.
– К России?
– Да! К России царской, которая сеяла оподление польского народа. Магнатов сумела привязать к трону, а деревенский люд заставила добровольно наложить на себя кандалы в самозащите невольничьей, слепой преданности земле и традиции.
– Товарищ Дзержинский приверженец национализма и патриотизма?! – пренебрежительно кривя рот, спросил Ленин.
– Нет! – потряс головой Дзержинский. – Хочу только видеть поляков в первых отрядах пролетарской армии. Сейчас это невозможно, так как родину они любят до фанатизма, товарищ!
– Найдем для них способы! – успокоил Троцкий.
Лицо Дзержинского ужасно задергалось, вплоть до того, что должен был стиснуть его обеими руками. Глаза открылись еще шире, судорога скривила тонкие бледные губы.
– Собираетесь, товарищи, втянуть Польшу в сферу ваших воздействий? – спросил он.
– Сейчас речь идет о России, – уклончиво ответил Ленин.
– Сейчас… а позднее? – раздался новый вопрос, и еще более страшная судорога пробежала по бледному лицу Дзержинского.
Он смотрел на стоящих перед ним товарищей застывшим неподвижным взглядом, почти безумным, но грозным.
Члены последнего, третьего, кабинета Временного правительства России.
– Польша войдет в план мировой пролетарской революции, – ответил Троцкий, так как Ленин в молчании внимательно поглядывал на поляка.
– Сдается мне, что я вас понимаю, – буркнул он немного погодя, делая шаг в сторону Дзержинского. – Рад, что с вами познакомился… Отдам в ваши руки преследование врагов пролетариата и революции.
Дзержинский внезапно выпрямился и высоко поднял голову. Казалось, что хочет он призвать небо в свидетели своих слов. Отчетливо разделяя слова и слоги, бросил он короткое предложение:
– В крови их утоплю…
– Классовая революция этого от вас потребует, – шепнул Ленин.
– Исполню, – пал ответ.
В зал вбежал студент, без шапки, с винтовкой в руке, докладывая:
– Железнодорожный вокзал захвачен почти без выстрела… Борьба идет за почту, Государственный Банк, телефонную станцию.
Он выбежал из зала, переворачивая стулья и толкая выходящих людей.
Где-то далеко отражалось эхо орудийных выстрелов, тяжело катилось над городом и ударяло в громадные окна, встряхивая их.
Сквозь оконные стекла сочились уже первые мутные струи рассвета.
Глава XVIII
Со стороны Английской набережной двинулась большая машина. Шофер оглядывался во все стороны. Удивлялся, что, несмотря на девять часов утра, на улицах не было никакого движения. Ни повозок, ни пешеходов. Где-то громыхали пулеметы и раздирали воздух залпы винтовок. Над домами носились стаи вспугнутых голубей; они опускались на крыши и тотчас же взвивались высоко, описывая широкие круги над городом.
Из ближайшего переулка выбежало несколько солдат и преградило дорогу шоферу.
– Кто едет? – пали угрожающие вопросы, и штыки выставились вперед.
Перепуганный шофер ответил дрожащим голосом:
– Инженер Болдырев, директор табачной фабрики.
Один солдат отворил дверцы машины и, заглянув внутрь, буркнул:
– Ну! Выходите! По приказу Военно-Революционного Комитета машина подлежит реквизиции. Гражданин свободен. Предупреждаю, однако, идите назад, так как в этом районе легко получить пулю!
– По какому праву… – начал сидящий в машине приличный мужчина с длинными седеющими бакенбардами и усами.
Владимир Ульянов-Ленин.
В машину проскользнул сверкающий штык и заглянуло понурое лицо солдата.
– Это наше право! – пробурчал он.
– Произвол… Насилие… – промолвил, выходя из машины, инженер Болдырев. – Буду жаловаться министру.
Солдат засмеялся тихо:
– Пожалуйста, но только, гражданин, не затягивайте, так как через час всех министров бросим в тюрьму… Иванов! Садись к шоферу и передайте автомобиль коменданту!
Один из солдат тотчас же сел в машину и, скаля зубы, бросил изумленному шоферу:
– Баста! Наездились, напились нашей крови, теперь пришла наша очередь! Трогай!
Болдырев, ничего не говоря, пошел к Александровскому мосту.
Не был он чрезмерно удивлен. Метание мелкого адвоката Керенского, которого революционная волна случайно вынесла на пост руководителя правительства; его измена делу генерала Корнилова, намеревающегося навести порядок в стране и сохранить фронт обороны на западных границах; появление второго правительства Совета Рабочих
и Солдатских Депутатов, руководимого чужеземцами Церетели и Чхеидзе; вызывающий тон большевистских газет, требующих для Совета полной власти – все указывало на возможность гражданской войны. Он ожидал ее, понимал, что она должна быть ожесточенной и кровавой, потому что знал русский народ; не думал, однако, что момент этот наступит так быстро.