Ленин (американский вариант)

Я встретил этого рабочего сразу после его возвращения c неожиданной встречи. Он был совершенно потрясён и не похож на себя. Обычно спокойный и невозмутимый он находился в своего рода экстазе. «Какой человек! – он всё время повторял. – Какой человек! За такого человека я отдам жизнь! С таким человеком теперь наступит новая жизнь! Вот если бы таким был царь! Тогда не была бы нужна революция!» Эта последняя фраза была до того необычна, что я запомнил её совершенно точно. Бедный рабочий, сам того не зная, процитировал Шекспира: «Убит был Цезарь. … Пусть (его убийца) станет Цезарем[78]».

Потом, когда он немного успокоился, я спросил, что же ему сказал Ленин, и получил самый неопределённый ответ. «Всё должно принадлежать народу» или что-то в этом роде. «Всё должно принадлежать вам – народу! Забирайте всё! Пролетариат – хозяин мира! Не верьте никому, кроме нас! У трудящихся нет других друзей: только мы заботимся о трудовом народе!»

Старый рабочий, должно быть, слышал подобные фразы, с обещаниями райской жизни вместо нужды и забот, сотни раз. Подействовала на него инфекция истовой веры? Он подпал под гипноз сильной личности? Фразы обрели для него смысл[79].

Вторая история совсем другого рода. Молодой человек двадцати лет хорошей обеспеченной семьи, умный и образованный, сложный по характеру, наделённый тактом, одарённый поэт, студент Политехнической школы, в то время курсант артиллерийского училища, случайно в ночь, следующую за большевистским переворотом, оказался в зале Смольного Института, где Ленин появился на публике впервые после провала июльского путча. То была ночь большевистского триумфа. Вожди большевиков произносили пламенные речи перед взбудораженными группами солдат, не соблюдавших никакой дисциплины. Ни Троцкий, ни другие вожди не произвели впечатления на моего знакомого, чего нельзя сказать о Ленине, встреченном грандиозной овацией.

«Это даже не было политическим выступлением. – рассказывал мне знакомый. – Это был крик измученной тридцатилетним ожиданием души. Я как будто бы услышал голос самого Джироламо Савонаролы!» А ведь этот человек не был большевиком и не обратился в их сторонника той ночью. Это был несчастный Леонид Каннегисер[80]. Год спустя он застрелил петроградского палача, большевика Урицкого.

Савонарола? Очень может быть. В Ленине было много черт Савонаролы, но гораздо больше в Ленине было от многочисленных религиозных фанатиков, известных по истории русских сект. С нравственной точки зрения Ленин наследует Савонароле в той же степени, что и Тартюфу. Личность его одновременно сложная и бедная. Сложность не всегда означает духовное богатство. Хитрый, как все сумасшедшие, начётчик и духовидец, ничего не понимающий в человеке знаток масс, примитивная личность составной природы, смесь простейших черт: примитивного фанатизма, примитивной хитрости, примитивного ума, примитивного безумия. Возможно, в этом и состоит его сила. Что может быть примитивнее недоучки, всколыхнувшего в России народные массы?

Писатель-социалист рассказывал о разочаровании, которое испытал, когда впервые услышал, как выступает вождь большевиков. Ленинское красноречие производит впечатление на юных поэтов и на старых рабочих, но оставляет равнодушными людей с научным складом ума. «Я ожидал социологического анализа ситуации, а услышал только крики ярости и вопли ненависти: ‘Схватить капиталистов! Бросить их в тюрьму!’ Я не верил собственным глазам и ушам. Неужели этот маньяк и есть тот самый Ленин?»

«А как его принимали слушатели?» - спросил я.

Он пожал плечами: «Ему устроили грандиозную овацию… Quod erat demonstradnum[81]. Чего ещё можно было ожидать? Все его тезисы просты и прямолинейны. ‘Долой войну! Арестовать капиталистов! Трудящиеся России, берите всё, что можете.’ Но с помощью таких призывов, именно этих самых, он захватил власть над Россией».

Фома Аквинский сказал «Timeo homines unius libri[82]». Но человек одной газеты гораздо опаснее человека одной книги. Особенно, если газета называется «Правда». Простота большевистских схем – первый источник ленинской силы. Я уже называл второй источник – это крайняя мизантропия ленинского поведения. Третий источник – вера Ленина в эффективность своих методов и в самого себя: нищий эмигрант, возглавляющий кучку таких же беженцев, никогда не терял веры в возможность покорить Россию, Европу, целый мир.