Ленин и философия

И наконец, злободневность Альтюссера (в которой могут узнать себя многие и сегодня) заключается в самом его положении: интеллектуал с, что называется, живым умом работает над самыми актуальными темами (и одновременно «вечными» темами окружающей его действительности — такова диалектика всякой значительной философии), будучи — сознательно и убежденно — членом ригидной, косной партии, называющей себя коммунистической, но давно растерявшей энергию Октября. Альтюссер прекрасно осознавал все, мягко говоря, «недостатки» ФКП, все тупики, которых она не миновала (об этом немало сказано в его воспоминаниях[17]). Он сделал для себя выбор — он считал, что с недостатками надо бороться изнутри, что членство в массовой, хотя и косной, организации предпочтительнее и аполитичного затворничества, и вхождения в действительно радикальную, но немногочисленную левую группу. Надо сказать, что такой его выбор, на мой взгляд, скорее не оправдал себя: ФКП не стала лучше с тех пор и растеряла к сегодняшнему дню свою массовость; многолетний партийный стаж не помешал «забвению» Альтюссера. Размышляя сегодня о выборе французского философа, мы не можем назвать его очевидно верным. Но его убежденность в необходимости участия теоретика-марксиста в массовом рабочем движении внушает уважение. К тому же отрицательный результат — тоже результат, и опыт Альтюссера должен быть осмыслен сегодня.

Но, кроме того, существование внутри партии привело Альтюссера к заключениям, повлиявшим на содержание его философских работ. Размышления над внутренними проблемами ФКП и возможностью (или невозможностью) решения их, приводят Альтюссера к выводу:

«По объективным причинам в рамках партии была невозможна никакая другая форма политической деятельности, кроме чисто теоретической. Необходимо было направить теорию, на которой партия основывала свое мировоззрение, против того, как сама партия интерпретировала эту теорию. А поскольку принятая теория не имела уже ничего общего с Марксом, а основывалась на опасном абсурдизме, восходящем к советской, а вернее, сталинистской интерпретации диалектического материализма, единственное, что можно было сделать, — это вернуться к Марксу. Вернуться к политической мысли, которая оставалась практически неисследованной, поскольку была сакрализована, и показать, что сталинистский диалектический материализм со всеми его теоретическими, философскими, идеологическими и политическими выводами не имеет совершенно ничего общего с марксизмом»[18]

(Эта работа и была проделана в прославивших Альтюссера книгах «За Маркса» и «Читать "Капитал"»[19]. А то влияние, которое сталинизм имеет до сих пор в России, да и за ее пределами, делает эти книги важными и для нас — вот еще один аспект актуальности Альтюссера сегодня.)

Что же было сделано на этом пути возвращения к Марксу (и, следовательно, Ленину, поскольку, как увидит читатель, Альтюссер рассматривает ленинизм как подлинный марксизм, противостоящий сталинизму)? Оговорюсь, правда, что сегодня, когда эта небольшая книга является фактически первой публикацией работ Альтюссера на русском, мы можем лишь перечислить основные темы и методологические ходы Альтюссера. Итак.

«Теоретический антигуманизм», коренящийся в его (Альтюссера) антигегельянстве и попытках вывести Маркса из Спинозы. С этим же ходом связан интерес Альтюссера к «позднему Марксу», в мысли которого он видел принципиальный разрыв с традиционными метафизическими поисками «сущности человека» (отсюда же неприятие Альтюссером «раннего» «гуманистического Маркса», как раз и мыслившего еще, вслед за Гегелем и Фейербахом в терминах «сущности»).

«Процесс без субъекта», позволяющий, по Альтюссеру, применять сегодня традиционный марксистский классовый подход (историю не делают субъекты) и сложно связанный с одновременными Альтюссеру попытками структуралистов «растворить» человека в определяющих его «структурах». Отсюда вытекают и выводы Альтюссера, что прежний марксистский экономический детерминизм должен быть — нет, не отброшен, но — развит в сторону понимания того, что события обладают множественной причинностью и каждое из этих событий, в свою очередь, является результатом комплексного взаимодействия, происходящего на разных уровнях социального [20].

«Эпистемологический разрыв» (понятие, взятое у Гастона Башляра, но значительно переработанное) — основа эпистемологии Альтюссера, которую в грубом приближении можно описать как восходящую опять-таки к Спинозе: категории и абстракции, посредством которых мы мыслим действительность, сами по себе суть не то же самое, что непосредственная реальность (Альтюссер любил повторять знаменитое выражение Спинозы, что понятие сахара не является сладким на вкус). Эти понятия и категории «работают» через постоянные разрывы — великие научные революции происходят вне прямой связи с естественно-научными открытиями, революции в науке осуществляются посредством «эпистемологического разрыва» с предшественниками. Именно такой разрыв и произошел, по Альтюссеру, между ранним и поздним Марксом.