Ленин: Пантократор солнечных пылинок

Мы обычно представляем себе Ленина модели «1917» в костюме, однако то был не единственный его «футляр». С апреля по июль Ленин, в качестве повседневной одежды, носил под пальто полувоенный френч из зеленого сукна «с тиснеными кожаными пуговицами, похожими на футбольные мячики», и зеленые же брюки. Жена, две сестры, замечательный шурин и их воспитанник были той семейной конфигурацией, внутри которой Ленину было комфортно. Дома, на Широкой, он устраивал с одиннадцатилетним Горой «шумные игры»: бегал за мальчиком по комнатам – топая своими альпийскими, «с толстенными подошвами» ботинками и сшибая стулья, «здоровался» с ним – после чего начинал зажимать руку, а затем еще и щекотать: «мягкосердечную Надежду Константиновну наши игры приводили в ужас, потому что, по ее словам, муж применял в них ко мне “инквизиторские” приемы». Однажды эта беготня кончилась тем, что Ленин развалил на части шаткий обеденный стол – сшибив графин и банку с цветами. Судя по мемуарам Горы, Ленин представлялся ему кем-то вроде Вилли Вонка – только вместо шоколадной фабрики у него были революция и партия. На следующий день после приезда, узнав, что у мальчика недавно был день рождения, НК подарила ему две тетради со своими собственными карандашными рисунками, самый старый – 1884 года; и женевскую «чернильницу в виде искусно вырезанной из дерева головы медведя с лапами, положенными на подставку», со словами «Это пускай будет от Володи!».

Статус вождя претендующей на власть партии не позволял Ленину вести жизнь литератора – но марать руки в газетных чернилах всегда было его любимым делом, от которого он не хотел отказываться. «Правда» получает по 50 его статей в месяц. Публицистика Ленина – скорострельная, язвительная, совсем не литературная, агитаторская, тезисно-однообразная – будто медведь на металлофоне играет – дает представление скорее о ритме, чем об атмосфере эпохи. Квартира номер 4 на Мойке, 32, где была редакция, музеефицирована; странным образом, штаб этой довольно боевой в 17-м году газеты выглядит как будуар – клетка с канарейкой, клавикорды, граммофон, бюро, конторка, письменный стол; дело в том, что комнаты в квартире номер 4 – те самые, правдинские, но экспозиция посвящена быту жильцов доходных домов. Жильцам этим, надо сказать, крайне не нравились такие соседи, как большевики, и они подвергали всех, кто спрашивал их, как попасть в «Правду», вербальной атаке. Редакция вообще провоцировала нездоровый интерес граждан; часто в ответ на телефонный звонок – «Правда слушает» – секретарям орали в трубку: «Не-е-ет, это НЕ правда! Это – ложь!» Время от времени – когда на Невском происходили манифестации – приходилось выставлять охрану, солдата с винтовкой. Несмотря на все эти характерные для революционной эпохи неудобства, Ленин охотно проводил здесь время – в любом случае это было более камерное, не столь публичное и толкотливое, как особняк Кшесинской, пространство, где можно было и сочинить открытое письмо-приветствие какому-нибудь съезду, и исследовать царские тайные договоры. Возможно, ему и не по чину было реагировать заметкой на каждый чих; однако Временное правительство, по мнению Ленина, само ставшее центром контрреволюции, и товарищи-социалисты давали ему бесконечное количество материала, подтверждающего его выводы, – и, в силу своего холерического темперамента, он просто не мог остановиться: тексты мая и июня – это сплошное громкое хлопанье себя по ляжкам, вытирание пота с лысины и закатывание глаз: Ну, дают! Ну, оппортунисты! Ну, душители! Ну, филистеры! Влезли в революцию, а чего с ней делать, не знаете – потому что Маркса плохо читали! Вылавливание в текстах социалистов всех мастей блох и лыка, которое можно было поставить в строку, не было пустой работой. Эта аналитическая деятельность – работать машиной, перемалывающей газетные новости и выдающей самую точную оценку текущей позиции и указания, каким должен быть следующий ход, – главнее всех прочих в 1917-м. Ленин знал, что слабая, новорожденная буржуазная республика не выдержит политического кризиса в режиме нон-стоп, в какой-то момент сдуется и окажется неспособной защитить даже себя – не то что рабочих – от контрреволюции; и поэтому нужно следить за мельчайшими изменениями в настроении реакционеров и масс, чтобы обнаружить момент, когда уместно возглавить стихийное движение. «Коренной вопрос всякой революции есть вопрос о власти в государстве».

Помимо настоящего и будущего, Ленину приходится разбираться и с «архивными» делами.