В воспоминаниях врача-логопеда С. М. Доброгаева, под руководством которого Н. К. Крупская вела с Лениным занятия чтением со второй половины июля по ноябрь (в маеиюне С. М. Доброгаев вел занятия сам), категорически утверждается, что какой бы то ни было способности к самостоятельному чтению Ленин был лишен: «Остановлюсь, наконец, на том чтении Владимиром Ильичом газет, о котором так много говорилось в ежедневной прессе в последние месяцы его жизни. Не надо думать, что Владимир Ильич сам мог что бы то ни было прочитать в газете. Этого, по болезненному поражению речевых аппаратов в полушариях мозга, не было и быть не могло». С. М. Доброгаев настаивает на том, что ориентировался Ленин в газете исключительно по топографическим признакам печатного листа, по набору и т. д. «Сущность физиологической работы при этом состояла в том, — объясняет Доброгаев, — что газета подвергалась анализаторскому исследованию полушариями мозга не как лексико-графическое явление, а как объект более общего зрительно-анализаторского исследования. Так указывать правильно места печатания различных отделов газеты мог бы и человек неграмотный, но имеющий только общее понятие о составе газетного листа и общих особенностях печатного буквенного набора…»
Живу только тем, что по утрам В. бывает мне рад, берет мою руку, да иногда говорим мы с ним без слов о разных вещах, которым все равно нет названия…
Цит. по:
Вошла я в комнату... Сидит Надежда Константиновна у него на постели и держит его руку...
Только пройдет Мария Ильинична, сделает замечание, что кто-то шумит, что часто звонит телефон, что стучат сапогами и прочее. Обуваю валенки, чтобы неслышно ступать.
Раз, в припадке отчаяния, что не могу догадаться, что он хочет сказать, я малодушно заплакала. Владимир Ильич посмотрел на меня, вынул из кармана носовой платок и подал мне.
Мария Ильинична, как истинная Ульянова, не показывала своего горя. К изумлению ленинского телохранителя Петра Пакална, она ни разу не всхлипнула.
Владимир Ильич твердо знал, что Надежда Константиновна после обеда должна отдыхать в своей комнате; она же, шутя, говорила: «Это время — так называемое я сплю». Как-то приходим мы к Владимиру Ильичу, желая устроить ему ручную ванну. Владимир Ильич указывает осторожно на соседнюю дверь — Надежда Константиновна спит, шуметь нельзя... Приносят воду, наливают в сосуд, приходится двигаться по комнате, и все время Владимир Ильич следит, чтобы не было шума, все время улыбается и грозит пальцем, и когда все это было проделано без шума, он был доволен и благодарил нас. Помню, как-то утром, в сырой день он сидит на террасе. Входит Надежда Константиновна. Он смотрит, есть ли на ней галоши, и когда видит, что нет, то сейчас же отсылает ее обратно.
Милые мои девочки, как вы живете? Хорошо ли отдыхаете? Часто думаю о вас и скучала без вас. Очень хотелось давно уже написать вам, приласкать вас, да все перо из рук валится. Очень трудно мне писать, а думаю о вас постоянно: самые вы близкие для меня. Прежде всего напишу о В. Теперь бывают дни, когда я начинаю думать, что выздоровление возможно, хотя будет оно и нескоро. С ходьбой дело идет лучше всего, рука тоже стала понемногу поправляться. Спец по речи (С. М. Доброгаев. —