Ленинградская зима. Советская контрразведка в блокадном Ленинграде

— Спасибо… сейчас… голова закружилась… — Он закрыл глаза и полежал молча. — Слушайте… — начал он. — Я знал одного… ученого… Мы с ним вместе кончали университет… красавец… Алеша… Алексей Дормидонтович… Он биолог… Мы не дружили… но жена приглашала его в дом… я не возражал… интересны не только птицы… — Он открыл глаза, посмотрел на Потапова и снова закрыл. — Сейчас… дальше… Это был изумительный карьерист… Хитрый, как дьявол… И ему везло… Однажды… он сказал мне: каждый, кто хочет сделать себе имя в науке… должен прочитать… всего Ленина… Что скажешь против этого?.. Но надо было слышать… как это было сказано… Да… Забыл важное. Все, что он писал и говорил о биологии… не было лишено интереса. Он, как говорится, хорошо знал предмет… И вот… десять дней назад он был здесь у меня… сидел в этом кресле… Представьте себе — не эвакуировался. Сказал — не захотел… Ленинград… сказал… останется Ленинградом… что бы ни произошло. А я сказал… Ленинград назовут Гитлерштадт… Вы думаете, он закричал? Стал уверять, что я его не так понял?.. Отнюдь… Он сказал, что… биологическая школа у них… очень сильная… стал называть имена… Тогда я закричал… глупо… истерически. Чтобы убирался вон и так далее. Скажите… чего он от меня хотел?

— Ему нужны союзники, — ответил Потапов.

— Боже мой… боже мой… — тихо сказал профессор. Потапов смотрел на него и думал о том, что можно сделать, чтобы помочь этому старому человеку.

— Кто вам выкупает хлеб, профессор? — спросил Потапов.

— Девочка из нашего дома… Катя… Она мне и воду приносит… А знаете, у этого биолога… физиономия сытая… он не умрет…

— Я могу вам чем-нибудь помочь? — спросил Потапов.

— Да… — еле внятно сказал профессор. — Очень обяжете… пожалуйста… поверните меня обратно… и бороду… сюда…

Потапов встал, наклонился над ним и повернул его легкое тело снова на спину.

Старик сказал что-то беззвучно — одними губами и затих.

Потапов посидел, подождал, мучительно соображая, что сейчас он мог бы для него сделать, но ничего не придумал.

Надо было идти к себе и тоже постараться уснуть.

Давыдченко явился утром, когда в промороженных окнах едва наметилась синева зимнего дня. Потапов провел его в кабинет.

— Что случилось? — спросил он.

— Дело есть, — ответил Давыдченко.

— Но зачем же в такую рань? Мне на работу надо.

— Куда?

— На работу.

— Бросьте… что еще за работа?

— Работаю на швейной фабрике. — Потапов встал. — Пошли…

— Вот это да! — сказал Давыдченко. — Вы что же, не могли остаться в стороне и так далее?

— А вам-то какое дело? — Потапов стал застегивать свою овчину и направился к дверям.

Давыдченко подошел, схватил за руку:

— Да бросьте вы!.. Сядьте, прошу вас. Есть серьезный разговор.

— Мне нельзя опаздывать.

— Да бросьте вы, Дмитрий Трофимович! У меня серьезное дело.

— У меня тоже.

— Значит, и нашим и вашим?

— По крайней мере, ясно, кто я и чем занимаюсь.

— Дмитрий Трофимович, вами интересуются большие люди. Они придумали великое дело. Создают организацию патриотов, хотят сохранить исторические и культурные ценности Ленинграда.

— Сохранить от немцев?

— А разве они не заинтересованы, чтобы все оставалось на месте?

— Вот это уже понятнее, — сказал Потапов. — Что требуется от меня?

— Участие, и все. Сам я больше ничего сказать не могу. С вами будут говорить другие. Послезавтра я жду вас в полдень на перекрестке Загородного и Ломоносова. Знаете? И мы пойдем… Не хотел говорить… но по дружбе, Дмитрий Трофимович… К вам относятся очень серьезно. Вы же знаете немецкий?

— Ну и что?

— Если идти… туда… к ним…

— Ясно. И вы сказали, что у вас есть на примете такой дурак? — спросил Потапов.

— Ну, зачем вы так, Дмитрий Трофимович?

— Ладно. Поговорим — увидим. Я опаздываю, Михаил Михайлович. Пойдемте.

По лестнице поднимались девушки с носилками. Дверь в квартиру профессора была открыта.

На улице у подъезда стояли саночки…

Из ленинградского дневника

Я только что пришел со свадьбы. Со свадьбы, черт побери! Где были и жених при крахмалке и невеста в белом платье. И были гости. И мы пили водку и кричали «горько!».

Варя Малахова из бытовой команды выходила замуж.

Свадьба в городе, где ежедневно от голода умирают люди. Пир во время чумы?

Нет! Торжество жизни над смертью!