Ленинский тупик

Начальник первой стройконторы Зуб сердитым голосом потребовал дописать на доске фамилию известного на стройке каменщика. Взметнулось еще несколько рук. Среди них, у окна, - рука в гипсе. Ее тянул вверх, подперев у локтя здоровой рукой, пожилой рабочий в распахнутом ватнике, под которым алел орден военных лет. Когда кто-то крикнул: “Подвести черту!” - рабочий рванулся к президиуму, подняв над головой, чтоб случайно не повредить загипсованную руку.

- Тихон, брось мудровать! - кричал он с яростью. - Брось мудровать, говорю.

Тихон Инякин то присаживался, то привставал со стула, показывая на что-то Чумакову, кивая бухгалтеру у доски. Вот он сделал кистью руки вращательное движение. Подобным движением Тихон - он кочегарил в молодости- открывал вентиль парового котла, когда давление поднималось выше красной черты.

К обсуждению кандидатур рабочие приступили лишь тогда, когда доска была исписана до самого низу.

Но тут-то и началось самое неожиданное.

Мотористка из растворного узла, в сером от цементной пыли платке на плечах, заявила, что она ложится в больницу на несколько месяцев. Вслед за ней на болезнь или семейные невзгоды пожаловались еще двое. Об одном кандидате Чумаков сообщил, что тот нынче утром уволился - завербовался на Братскую ГЭС.

Количество пустых полосок на доске от размазанного ладонями мела и в самом деле все увеличивалось. Когда оставшиеся фамилии пронумеровали, оказалось, что их снова пятнадцать. Будто никого и не добавляли.

Из зала донеслось насмешливое - Точнехонько! Железный список.

“Железный список”! - ошеломленно повторила про себя Нюра, глядя на доску. - Нужно пятнадцать членов- и на доске пятнадцать фамилий. Ни одним человеком больше. Ни одним! А называется - выборы…”

В памяти всплыла фраза Тихона Инякина, брошенная им Чумакову: “Обсуждение проведем на железной основе”. Так вот что он имел в виду!

Нюру как огнем опалило. Вспомнилось невольно, как она и еще четверо девочек везли в детдом из совхоза мешки с мукой.

Билеты у девочек были, но проводник дальнего поезда в вагон их не пустил: ихние места-де заняты.

Поезд тронулся, и девочки вскочили на ступеньки, поставив перед собой мешки. В вагон, похоже, недавно заливали воду, на стекла тамбура, подножки, поручни густо налипла пыль; поручни как будто покрылись плесенью.

Девочки кричали, стучали кулаками в железную дверь, серую от пыли.

Одна из детдомовок, постарше, боялась, как бы кто не сорвался с подножки. Правой рукой она.уцепилась за поручень, а другой поддерживала то Нюру, то остальных…

На повороте вагон тряхнуло, и девушка не удержалась. Даже вскрика ее за скрежетом колес не услыхали. …

Нюра вдруг закричала; голосом, который заставил всех приутихнуть:

- Так и будем, по Тихоновой милости, на приступках трястись?!

Тихон Инякин пожал плечами: о чем она? На всякий случай замахал на Нюру рукой: “Тебе слова не дали!”

Нюра смотрела на широкую и красную, как проржавелая совковая лопата, физиономию Тихона; а видела другую: прокопченную, остренькую, как у хорька, на глаза надвинута черная фуражка проводника. Сколько она, Нюра, будет жить, а глаз этих студенистых не забудет.

- Ты наши места запродал?! Продажная душа!

Нюру дергали за руку, окликали: Но она словно бы обеспамятела: - А мы - хоть под колеса?! Тебе все одно!..

Медленно опустившись на скамью, она прижала к глазам повлажневшие ладони.

Когда через несколько минут Нюра отняла руки от лица, на ее исхлестанном ярым высотным ветром широкоскулом лице не осталось и следа недавнего отчаяния. Зря горячилась! Тут не одну ее обидели, горячкой не проймешь.

Утерев лицо платком, Нюра попросила соседей дать ей карандаш и листочек и написала Игорю Ивановичу записку: “Тихон Инякин сверстал список кандидатов, как бракодел стенку? Посередине заполнил строительным мусором, недоумками - для скрытого маневра…”

Игорь Иванович передал записку Нюры Ермакову, сидевшему неподалеку. Ермаков прочел и… возвел очи горе. Игорь тут же поднялся на трибуну. У него был с собой заранее начертаный план речи.

Скользнув взглядом по рядам, остановился на скучающем лице старика Силантия. Лицо его выражало одну-единственную мысль. Кто ни поднимись на профсоюзную трибуну, ничего нового не скажет. Знаю. Годами так было.

Глубоко задетый этим взглядом, Игорь Иванович резким движением сунул свои записи в карман - ну как старик, теперь станешь меня слушать? - и, обращаясь к президиуму сказал лишь, что просит расширить список для тайного голосования. Рабочие не на словах, а на деле должны осуществить свое священное право выбора лучших из лучших. Со своей стороны он выдвигает кандидатом в постройком подсобницу каменщика Нюру Староверову.

Откуда-то от стены взбешенно прозвучал знакомый, с хрипотцой, голос:

- Ты бы заодно и Тоньку предложил! Всех до кучи!

И еще о чем-то крикнули испуганным голосом, но что именно - Игорь Иванович не расслышал: зал грохнул аплодисментами, каких давно не слышал клуб строителей. Ладони каменщиков издавали при хлопке резкий звук, похожий на щелканье кнута.