Ленинский тупик

С этим листочком Нюра явилась в стройконтору, оттуда ее направили к прорабу, и в конце, концов она предстала перед своим бригадиром.

Силантий взглянул на листочек, испещренный по всем четырем углам визами, и ахнул:

— Отец Серафим, мать богородица! К Ермакову подобралась! Какие нынче девки пошли! — Он сдвинул добела выгоревший картуз на лоб, поскреб затылок.

«Куда ее ставить, чертовку?»

Не по душе была Силантию эта девчонка, из-за которой у Шурки Староверова, он видел, выпадали из рук кирпичи. Но более всего он злился на нее за другое. За «угол».

Это произошло совсем недавно. Приступили к кладке двухэтажного дома, под детский сад. Перед тем как положить первый кирпич, Силантий и другие каменщики, по давней традиции, кинули на фундамент, под будущий угол дома, чтоб стоял незыблемо, серебряные монетки.

У Нюры, как на грех, оказалось в кошельке лишь тридцать пять копеек. А на трамвай? Она бросила пятачок.

Что тут началось! Силантий матерился, раскричался на нее так, как не кричал даже на портачей и лодырей. Как нарочно, пятачок закатился за железобетонную плиту. Силантий потребовал подвести кран, подцепить плиту и во что бы то ни стало «выбросить медяшку».

Этого Силантий забыть не мог. И Шурка еще защищал ее! — Он долго скреб и скреб ногтями затылок.

И вдруг осенило:

— Лады! Встанешь подсобницей. К однофамильцу свому… к Лександру.

— К кому?!

Силантий, словно бы не расслышал ее возгласа, пошел от нее, показывая что-то новому крановщику, который высунулся из своей скворечни.

Кровь прилила к лицу Нюры. Она бросилась догонять Силантия, остановилась на полпути, снова побежала за ним.

— К Староверову не пойду! Хоть увольняйте!

Силантий ответил через плечо успокоенно:. — Тут тебе не игрушки. Стройка! Капризуй дома. Возьми свою записочку и топай, куда хочешь.

У меня нет другого места…

— Надумаешь — скажешь!

Почти все лето проходила Нюра с носилками. Как-то на седьмом этаже — Нюра подавала железную ограду для балкона — у нее закружилась голова. Она отпрянула от края, медленно, держась за перила, сошла вниз, отыскала Силантия.

— Некуда деваться. Согласна к Староверову.

Стояли первые дни осени. На стройке работали без рубах — последнее тепло, — думали о дождях, о редких письмах из дому, где еще не управились с урожаем, об осенних свадьбах.

В думах и разговорах этого раннего, не по-осеннему душного утра не было и намека на события, которые надвигались на Заречье.

Александр Староверов являлся на стройку, по обыкновению, за полчаса до начала смены. Трамваи в это время были переполнены. Всю дорогу приходилось стоять. Перед работой Александр любил, взобравшись наверх, «поближе к богу, подальше от начальства», отдохнуть: позагорать, почитать книжку, растянувшись на дощатом настиле.

Волновали книги о войне, которая только кончилась. И десяти лет не прошло. О сталинградской битве. Если чувствовал, без вранья, перечитывал. Виктора Некрасова, Василия Гроссмана.

В этом году на книги был особенно большой спрос. Заголовки некоторых намекали, а то и прямо указывали на переменчивость природы, погоды, на оттепель. Газеты писали об этих книгах больше с ожесточением.

«Не нравится, значит, кто власть против шерсти…»

Афиши, расклеенные по всему городу, звали на сатирические пьесы, которые никогда не видал. Названия задиристые «Голый король.», «Опаснее врага». На что намекают?

Многое оставалось неясным. В газетах и журналах говорили о сталинском времени, будто шли по свежей кирпичной кладке. Шаг ступят — остановятся: не загреметь бы с высоты…

Не схватило, значит, еще кладку. В конце концов Александр вернулся к книге нерушимой, как храм, сложенный древними мастерами: «Борис Годунов».

Ныне взял с собой на подмости неведомое ему «Дело Артамоновых» — библиотекарша рекомендовала. Лежа на спине и беззвучно шевеля губами, читал о подгулявшем на Нижегородской ярмарке купце, который рвался на волю, крича: «В Магометы хочу!..»

— Ох, непонятно… От больших денег…рехнулся, что ли?…

Часы показывали семь утра, а кирпичи уже нагрелись. Видно, они и не остывали. В ящик с раствором словно горячей воды плеснули. Александр сгреб рукой немножко раствора, растер его между пальцев. Мягок. «He раствор — целебные грязи», — удовлетворенно подумал он.

Александр напился из ведра, стоявшего поодаль. Вода была тепловатой и попахивала хлором. Он хотел плеснуть остатки на лицо, шею, но взглянул на мокрую спину заканчивавшей смену подсобницы и отошел ведра: «А то ее снова за водой погонят…»

Сняв рубашку, бурую от пота на лопатках, он, привязал ее к ржавому анкерному пруту, с закруглением наверху, торчавшему из кладки. Рубашка затрепетала над стеной как флаг.

— Шурка открыл осеннюю навигацию! — весело крикнул сменщик его, который торопился выработать в оставшиеся полчаса свой раствор. — Куда вечером поплывешь? Опять в ясли?

Александр кивнул, растянулся на спине.