Ленинский тупик

Чуть попахивало гарью. Наверное, внизу асфальтируют дорогу. Ветер несет мимо сероватый дымок. Небо — голубень. Ни облачка. Если смотреть на него — будто лежишь на палубе парохода. И кричат вокруг, как на пароходе, гулко: «Зачаливай! Зачаливай! Вира! Майна!» Только визгливый голос такелажницы Тоньки «шамаханской» портит впечатление, Она орет крановщику по-своему: «Алло! Алло!» — что значит «вверх» — и нервно: «Куды! Куды!» — понимай как «стоп». Куриные мозги, даже термины освоить кишка тонка!

Ветер теплел. Волосы лезли на глаза. Грудь точно ласкал кто. Благодать!

До него донесся зычный голос Силантия: — Гуща, на санузел…Мало что Ермак насоветует. Он со своей верхотуры кирпича не видит, а мы кирпич цельный день в руках голубим. Делай, как я сказал. Шурка, гони капиталку!

Александр чуть приподнял взлохмаченную голову, оглядел капитальную стену, начатую им вчера. Класть «капиталку» — одно удовольствие: ни оконных проемов, ни дверей. Разгон! Нынче попашем.

— Шурка! — вновь услышал он. — Шу-урка! Спишь, леший? Вот тебе подсобница.

Александр медленно перевалился на живот, стал отжиматься от настила на мускулистых, широкой кости руках. Вдруг он припал к настилу, прижался к нему, словно в него, Александра Староверова, целились.

Возле Снлантия стояла она. Маленькая, в большом фартуке из мешковины. На голове марля до бровей. Точно, забинтованная!

— Покажи ей, что к чему… — Силантий приподнял топорщившиеся во все стороны белые брови: подмигнул что ли? — И вообще, приру… кхе!.. приучай.

Александр облизнул сухие губы. — Пошли, Нюра.

— Пойдемте! — наставительно произнесла она, не трогаясь с места.

Александр повторил послушно:

— Пойдемте. Вон наша «захватка».

Они двинулись по плитам перекрытий, по скрипящим настилам к своему рабочему месту, своей «захватке», как говорят каменщики..

Нюра огляделась. Вдали серела ставшая уже привычной столица, Москва-река, слепящая глаза. Восход отражался в верхних боковых стеклах домов, — казалось, город занимается огнем.

Непримиримо поджатые губы Нюры смягчились.

— Профессия наша хорошая, — заметил Александр. — Все время на свежем воздухе. Опять же виды…

— Слышала уж!

Александр нагнулся, взял моток бечевки и, встав коленями на стену; стал зачаливать шнур — натягивать его вдоль всей стены, чтобы кладка была ровной, не пузатилась, не заваливалась. Нюра хотела помочь ему — он прикрикнул на нее голосом старшого:

— От края! — И спокойно, но столь же категорично добавил: — Без моей команды — никуда. Я теперь отвечаю за вашу жизнь.

Теперь вроде самое время было посвятить ее в историю кирпичной кладки, начав издалека, со времен знаменитой Китайской стены. Но вместо этого, приблизясь к Нюре, он, неожиданно для самого себя, жарко зашептал о том, что скоро они дом начнут строить. Для свого треста. Выделят нам комнатку.

Нюра присела на угол железной бадьи, поглядывая на него терпеливо, с горестной улыбкой, прислушиваясь к голосам вокруг себя.

— Раствору давай! Раствору, че-орт!

— Вира! Вира!

Слух ее внезапно выделил в гомоне утра резкий, гортанный голос.

— Алло! Алло!.. Куды?! Куды!

Она зло перебила Александра:

— Неча болтать! Показывайте, что делать.

Александр умолк на полуслове, взял широкую, совком, лопату, которая лежала в бадье с раствором, почему-то взвесил ее на вытянутой руке и откинул в сторону.

— Соня! — крикнул он вниз, сложив ладони рупором. — Ты кончаешь? Дай свою пух-перо.

Нюра шагнула к бадье, взяла откинутую Александром совковую лопату, так же покачала ее на вытянутой руке; встала, опершись двумя руками о черенок, и всем своим видом показывая, что она готова немедля класть на стену раствор и не каким-то там «пух-пером», а вот этой тяжелой совковой лопатой.

Спросила излишне громко: — Начали?

Надев рукавицы, Нюра снова взяла совковую, примерилась, загнала ее в раствор по шейку лопаты и — не смогла даже выдернуть оттуда.

— Это вам не песочек! Подсекайте раствор, как рыбу подсекают, — бросил Александр через плечо, протягивая руку к кирпичу.

Их отвлек от работы гортанный возглас. Тонька бежала вдоль кладки с кепкой в протянутой руке:

— По пять «рваных»! По пять «рваных»!

Она остановилась возле Александра, приветствовала его с подчеркнутой веселостью:

— Бог дает день, а черт — работу» По пять «рваных»!

Нюра уже знала, — «рваными» назывались деньги, предназначавшиеся на пропой. Хотя женщин на «обмыв», как известно, не приглашали никогда, они безропотно открывали кошельки.

Нюра взглянула на грудастую Тоньку, на ее широкие плечи, затем на Александра, который доставал из кармана полотняных брюк бумажник, и обрезала:

— Ни рваных вам, ни целых! — И махнула рукой: мол, улепетывай.

Тонька остолбенела. Такого еще не бывало, чтоб подсобницы не давали на «обмыв»…

Отойдя, она оглянулась на Нюрку, бросилась дальше, крича не то удивленно, не то тревожно:

— По пять «рваных»! По пять «рваных»!

Александр посмотрел ей вслед, сжимая в руке бумажник, и закричал что есть мочи:

— Эй! Эй! — Он в три прыжка настиг Тоньку, сунул ей еще пятерку и приложил указательный палец к губам. Тонька чуть развела руками — так она обычно клялась: «Могила!»;