Ленивый любовник (Сборник)

Рукопись я взял с собой. Ведь если я нашел ее случайно, то таким же образом, она могла попасть и в другие руки, а я не хотел идти на риск. Вернулся домой, но не мог заснуть, встал и на такси поехал на Салливан-стрит, где жил Дайкес. Поднял его с постели. Сказал, что нашел рукопись и просмотрел ее. Но находясь в возбужденном состоянии, я совершил непоправимую ошибку. Я был твердо уверен, что Дайкес знает о моем доносе, и спросил его: откуда? Зачем? Он мог и сам все выдумать. По существу, моя ошибка не имела значения. Дайкес, конечно, разоблачил бы меня.

Анонимку в суд я печатал не дома, не на своей машинке, которой обычно пользовался. Я был осторожен. Воспользовался машинкой в Клубе путешественников. Был шанс, один на миллиард, что я нарвусь на разоблачение, но этого оказалось достаточно. Для защиты О’Маллея На процессе о взяточничестве мы достали фотокопии всех веских доказательств, не исключая и анонимки. Дайкес был неплохим экспертом по документам и по роду своей работы имел дело с теми фотокопиями. Он заметил, что одна буква слегка наклонена вправо, и вспомнил, что такую же особенность он уже видел в каком-то документе. Вспомнил и нашел! Нашел в записке, предназначенной ему, которую два месяца тому назад я отпечатал для него на той же машинке в Клубе путешественников. Я об этом забыл, а если бы даже и помнил, то посчитал бы возможность риска слишком ничтожной. Однако Дайкес сравнил под лупой фотокопии анонимки с запиской, о которой идет речь, и убедился, что оба документа отпечатаны на одной и той же машинке. Конечно, это не был неоспоримый довод в пользу того, что именно я послал анонимку в суд, но Дайкес был в этом убежден.

Автор „Не доверяйте..." был поражен, когда услышал, что я нашел и прочитал рукопись. Он божился, что не собирался компрометировать меня, когда я сказал, что он, несомненно, кому-нибудь проболтался, может быть, даже самому О’Маллею. Поклялся, что никому ничего не говорил. Дома у него был второй экземпляр рукописи. Оригинал, который ему вернула фирма Охолла и Хэнна, он держал в конторе, так как хотел показать его какому-нибудь агенту. Он отдал ее мне вместе со вторым машинописным экземпляром, а я уничтожил дома и тот, и другой. Через два дня я слег и прочитал машинописный экземпляр еще раз.

Я был уверен, что избежал разоблачения. Конечно, я не пошел бы на преступление, но если бы стало известно, что анонимным письмом я выдал своего компаньона, то для моей карьеры и репутации это имело бы катастрофические последствия. Речь шла даже не о том, что мог бы предпринять О’Маллей. Прежде всего я боялся, что оба мои компаньона и еще несколько человек, от которых я зависел, займут позиции, которые меня не устраивали. Но после нашего разговора с Дайкесом почувствовал себя относительно уверенно. Я верил, что Дайкес сказал правду и ни одного экземпляра рукописи больше не существует. Дайкес торжественно меня заверил, что до самой своей смерти не напишет ни слова на эту тему, но больше всего меня успокаивала мысль о том, что он должен молчать в собственных интересах. Его судьба зависела от будущего фирмы, а если бы дело вышло наружу, фирма незамедлительно бы распалась.

Несколько раз я навещал нашего делопроизводителя в его квартире и во время таких посещений опять совершил непоправимую ошибку, которую тогда счел мелочью, не придав ей значения. Нет! Это произошло в конторе во время работы. Я. вытащил из папки и положил перед собой заявление с просьбой об увольнении, которое - Дайкес подал несколько месяцев назад. Не помню почему, я заинтересовался, является ли заглавие „Не доверяйте..." цитатой из Шекспира. Дайкес ответил, что это начало третьего стиха сто сорок шестого псалма. Тогда на полях я написал карандашом „Пс 146—3“...»

Телефон упорно звонил, но я, однако, должен был закончить последнюю фразу, прежде чем снять трубку. Звонил Луис Касбон. По его тону я понял, что на этот раз он находится в возбужденном состоянии. Он хотел поговорить с Вульфом, а когда услышал, что тот будет лишь после одиннадцати, резко спросил:

— Но ведь с вами сейчас он бы мог поговорить?

— Разумеется, я здесь живу.

— Сейчас я представляю моих компаньонов и говорю от их имени, как и от своего собственного. Я звоню из нашей конторы. Хочу поговорить с Вульфом как можно скорее. Хочу повторить ему, что самоубийство старшего компаньона является для фирмы непоправимым ударом, а если мы узнаем, что именно Вульф злобно и сознательно толкнул его на этот поступок, мы постараемся, чтобы он ответил за это. Прошу вас передать ему мои слова.

— Такое сообщение испортит ему настроение до конца дня.

— Мне хотелось бы испортить ему настроение до конца жизни!

Касбон положил трубку, а я хотел вернуться к чтению, но подумал, что не мешало бы передать новости по назначению. По внутреннему телефону соединился с теплицей. Ответил сам Вульф, и я передал ему содержание разговора.

— С ума можно сойти! — коротко бросил он и положил трубку, а я вновь занялся рассказом Корригана.