Ленивый любовник (Сборник)

— Это тоже имеет значение. Не забудьте о показаниях: что Корриган или кто-то другой говорил по телефону, о действиях Гудвина в Калифорнии. Ну и о письме. Показания будут мне нужны сегодня.

— Разумеется,— ответил Вульф, а Крамер повернулся и вышел.‘

Я посмотрел на часы.

— Как я докладывал тебе, Касбон звонил почти три часа назад. Он просил, чтобы ты ему перезвонил, так как он хочет сообщить, что думает фирма об ответственности за смерть Корригана. Соединить тебя с ним?

— Нет.

— Позвонить мне Цие, Элеонор или Бланш? Договориться с кем-нибудь о встрече на сегодняшний вечер?

— Нет.

— Может быть, подсказать тебе какую-нибудь идею?

— Нет.

— В таком случае дело окончено? Корриган написал письмо и пустил себе пулю в лоб.

— Нет. Нет, тысяча чертей! Возьми блокнот. Нужно заняться показаниями для Крамера.

 XXI

Через сорок восемь часов, в понедельник, в одиннадцать утра Крамер снова был у нас.

Мы многое успели сделать за это время. Я постригся и вымыл голову. Провел полчаса с нашим клиентом Веллимэном, который прилетел из Чикаго и позвонил нам сообщить, что будет ждать в Нью-Йорке дальнейшего развития событий. Я с удовольствием спал две ночи. Прогулялся в Баттерн и обратно, по дороге заглянул в Отдел по расследованию убийств на Двадцатой улице, чтобы передать необходимые Крамеру показания. Трижды отвечал на телефонные звонки Саула Пензера, переключая телефон на аппарат шефа, а сам отключался, получив соответствующее распоряжение. Ответил также на тридцать или сорок других телефонных звонков, не связанных с делом. Кроме того, выполнял текущую канцелярскую работу и шесть раз ел.

Вульф тоже не бездельничал.

Зато ни один из нас не читал газетных сообщений о неподписанной исповеди Корригана. Газеты не упоминали о ней, хотя отводили много места рассказам о внезапной смерти известного адвоката, а также рассуждениям на темы давних неприятных событий, происшедших в его фирме. Вероятно, Крамер предназначал это признание для собственного альбома, поскольку оно не было подписано.  .

В понедельник утром инспектор устроился в кресле, обитом красной кожей, и заявил:

— Прокурор склоняется к тому, что это было самоубийство.

Вульф сидел за столом и был занят тем, что наливал себе пиво. Он отставил бутылку, подождал, чтобы пена осела до нужного уровня, потом отпил глоток. Обычно он ждал, когда пена сама обсохнет на губах, но сейчас он был не один. Поэтом он вынул платок, вытер губы и спросил:

— А вы, инспектор?

— Не вижу причин оспаривать это.— Инспектор принял угощение, что с ним случалось редко, и держал в руке кружку с пивом.— Я могу рассказать, как выглядит сейчас ситуация.

— Прошу вас.

— Так вот, признание отпечатано на машинке, которая давно стоит в квартире погибшего. Корриган часть работы делал дома, и у него всегда на квартире было немного фирменных бланков и конвертов. Его секретарша миссис Адамс должна была признать, что ни текст, ни манера письма не возбуждают подозрений в том, что машинкой пользовался кто-то другой.

— Должна была признать?

— Да. Она защищает его. Не верит в то, что он мог донести на О’Маллея или совершить убийство.— Крамер опорожнил стакан и отставил его.— Больше, гораздо больше я мог бы рассказать об этой исповеди, но ни прокурор, ни я еще не совсем подготовлены, чтобы решительно отбросить ее. Мы не можем подвергнуть сомнению приведенные в ней факты. Например даты убийств, тридцатое декабря, второе февраля, двадцать шестое февраля, совершенно точны. По этому вопросу Корриган, как и другие, неоднократно допрашивался. В деле содержится указание на его алиби на полдень двадцать шестого февраля, когда погибла Рэчел Абрамс. При более внимательном расследовании оказалось, что это алиби очень ненадежное. Мы разработали бы его подробнейшим образом, если бы Корриган был жив и мог предстать перед судом, а нам бы пришлось бороться с защитой. Но он мертв, и суда, конечно, не будет. Мы не можем найти данных на четвертое декабря, когда, согласно письму Корригана, он нашел в канцелярии рукопись Дайкеса.

— А что во время убийств делали остальные? — буркнул Вульф.

— Никто, как и Корриган, не возбуждает особых подозрений. Кажется, я говорил вам когда-то, что алиби никого "безоговорочно не оправдывает, кроме О’Маллея, который в день гибели Рэчел находился в Атланте. Впрочем, с того момента, как мы узнали содержание рукописи, О’Маллея не берем расчет. Нет ничего, что бросало бы на него хоть тень подозрения,— только то, что он дал взятку председателю суда присяжных и был лишен адвокатских прав. Но ведь это ни для кого не секрет. А по-вашему, в исповеди Корригана содержится ложь относительно рукописи?

 Нет, в этом отношении я полностью ей доверяю.

— Поэтому нам все равно, где и когда бывал