Ленька Охнарь (ред. 1969 года)

Сколько, однако, народищу нахлынуло в рабфак — и поступающих, и экзаменаторов, и членов приемочной комиссии, и разных представителей.

Первый экзамен у «художников» был по русскому языку.

Преподаватель, пухлый, с зоркими глазами, выглядывавшими из морщинистых век, почти без бровей, медленно продиктовал длиннейший абзац из «Страшной мести» Гоголя, начинавшийся знаменитой фразой: «Чуден Днепр при тихой погоде...»

Правописание всегда было слабым местом Леонида: сложные предложения, суффиксы, наречия, точки с запятыми являлись для него не меньшими препятствиями, чем грозный Ненасытец и другие днепровские пороги, преграждавшие путь для запорожцев к знаменитому острову Хортица.

Леонид заметил, что на задних столиках гуляет шпаргалка. Прибегать к ее помощи он не захотел и, стараясь не волноваться, написал диктант самостоятельно.

Экзамена по рисованию не было: его заменила проверка привезенных картин, этюдов. Но Леониду в тот же день стало известно то, что сказал видный художник о двух представленных им работах:

— Заметных способностей у Осокина не вижу. Кое-какие навыки есть... самые элементарные, ученические. В общем, надо много работать. Но... если уж такое большое желание — пусть попробует.

Этот отзыв был для Леонида, как удар под ложечку. «Заметных способностей нет. Навыки элементарные». Не зря, выходит, после Третьяковки он усомнился в своем таланте. Теперь он знал, что Серов свою «Девочку с персиками» написал в двадцать два года: вот как рано проявляют себя гении! Но у кого в Основе он мог перенять хороший штрих, видение цвета? Посмотрите, как он начнет работать и рисовальном классе, — и способности заметите.

Ладно, все-таки «удочка» — тройка. Теперь бы выдержать последний экзамен.

За это время Аллу Отморскую он увидел только мельком, издали с ней поздоровался. Она была очень нарядна, несколько бледна, глаза блестели, и это ей удивительно шло. «Вдруг подойдет? — с замиранием сердца думал Леонид.

— Если я ей дорог — подойдет». Леонид понимал нелепость своего желания: экзамены, до него ли ей? Последние четыре дня она с Мусей пропадала у московской подруги, в библиотеках, переписывала какие-то конспекты. Алла слабо улыбнулась ему и прошла мимо, о чем-то оживленно разговаривая с незнакомой ему девушкой.

Видел он несколько раз, и тоже мельком, Илью Курзенкова. Сияя бритыми щеками, модной прищепкой на галстуке, свежестью рубахи, он сопровождал то директора Краба, то известного актера, члена экзаменационной комиссии, озабоченно проносился из канцелярии в аудиторию — и всюду был вхож, везде был своим человеком. Его всегда окружали и вновь поступающие, и «старички» — студенты рабфака: кого он благосклонно и обнадеживающе похлопывал по плечу, перед кем разводил руками.

С Аллой Осокин встретился случайно в столовой: она доедала рагу и первая его окликнула. Леонид пересел за ее столик. Напротив, обжигаясь, пил кофе бородатый мужчина с клоком волос над сильно полысевшим лбом, все время косивший глаза в раскрытый журнал, и разговор при нем не вязался. «Почему ты обедаешь одна? » — спросил Леонид. «Девчонки только что убежали». Он был сильно голоден, но есть борщ не стал и лишь наспех проглотил котлетку с макаронами, чтобы вместе с Аллой выйти из столовой.

Медленно пошли по бульвару, держась в тени лип. У обоих выдалось свободное время, и Осокин и Отморская, не сговариваясь, решили не торопиться на рабфак.

— Как твои экзамены? — спросила она.

— Вроде по русской письменной не засыпался.

— Я опасаюсь за историю.

Поведение Аллы удивило Леонида, как удивило оно его и на другой день после внезапного открытия, что у нее — дочка. Леонид считал, что она смутится и сразу объяснит, почему в тот злополучный вечер отказалась посмотреть с ним фильм, а пошла с Курзенковым (куда пошла?). В сотый раз убедился он, что совсем не знает женщин. Видимо, у них иная психология, иные повадки, чем у тех девчонок, с которыми он раньше был знаком. Держалась Алла так, словно никакая тень ни на одну секунду не омрачала их отношений. Тот же игривый, временами вдруг ускользающий взгляд, тот же легкий, изящный наклон головы вправо, те же веселые, певучие нотки в голосе.

— И у твоего друга Вани Шаткова все в порядке?

«Хитрит Алка? — подумал Леонид, исподтишка, зорко за ней наблюдая. — Хочет увильнуть? Или уж совсем принимает за тепу-недотепу? Конечно, откуда ей знать, что я видел ее с Курзенковым возле Главного почтамта? Тут она ничего не подозревает, поэтому спокойна. Ну а за тот вечер, когда обещалась идти с нами на «Большевик» и подвела? И за тот совесть спокойна? Привыкла со всеми играть?»

— Что молчишь, Леня?