Лента Мебиуса

«У Сержи есть своя, ваше величество… Он сказал, что возьмет кифару и оправится странствовать…»

«Он хочет отправиться в путешествие? А его поместье?.. Как оно?..»

«Хорошее поместье, ваше величество, обширное. И очень богатые винные погреба…

«Ну что ж… Любой из моих предшественников сказал бы: «В добрый путь, господин да Влатти!», тем более что его, судя по всему, не пугают тяготы пеших путешествий… Но я милостив и милосерден. Сегодня я оч-ч-чень милосерден! И, несмотря на дерзостные слова, я его прощаю… Но все же передай этому молчальнику, что пора бы ему и заговорить. Не век же ему молчать. Если он считает себя писателем, пусть хоть что-нибудь напишет. Оду, что ли… Или какой-нибудь сногсшибательный роман с продолжением… Даже такой свирепый тиран, как я, может смириться с правдой, если она талантлива… А вот с гельминтологом, мучающимся похмельем, я бы как-нибудь побеседовал. Забавный толстячок…»

Глава 17

Тогда совещание закончилось обещанием короля собрать всех снова месяца через два. Самсон сообщил присутствующим, что решил установить в стране демократию. Интересно, сможет ли с ней ужиться монархия? Ему хотелось бы знать, что из этого получится. И как быть с правом короля казнить и миловать, с которым король, при всех его либеральных представлениях о государственном устройстве, расставаться и не помышляет? И как будет называться новое государство? Республика Асперония?

Ясно, что при наличии короля это невозможно. Демократическое королевство Асперония? На взгляд короля, это уже звучит лучше.

Прецедентов в новейшей истории не так уж много, Нидерланды, Великобритания, вот, пожалуй, и всё, как говорится, раз, два и обчелся. Вот он и просит цвет асперонской интеллигенции подумать и дать предложения.

Не забыл он и об Аполлоне, публично признав, что лично несет ответственность за безобразный вид статуи греческого покровителя искусств, и поэтому возлагает на маркиза Урбана, министра внутренних дел, обязанности блюстителя работ по восстановлению недостающих частей тела вышеупомянутой скульптуры.

– Присобачь ему яйца, маркиз, – гремел король, – и все дела. Чтоб к утру все было в ажуре! Не забудь про кифару и лук. Не выполнишь – велю отрубить тебе голову!

И, развивая последнюю мысль, король с энтузиазмом добавил, что считает полезным тут же на деле апробировать зачатки либерализма и демократии.

– Мы постоянно везде и во всем медлим! Надо учиться действовать современно, то есть мудро, решительно и быстро! – король кулаком ударил по столу. – Поэтому я настоятельно рекомендую уважаемому собранию сейчас же пробаллотировать мое предложение о казни Урбана, не дожидаясь утра, независимо от того, успеет он к рассвету разобраться с аполлоновыми яйцами или нет. Медлить было бы негуманно. Для нас это минутное дело, а для Урбана – это несколько часов томительного ожидания… – пояснил король. – Повторяю, господа, было бы негуманно по отношению к министру заставлять его мучиться в неведении столько времени, когда все можно решить моментально. Так что, яйца – яйцами, а голосование – голосованием… Кто за то, чтобы казнить нашего дорогого маркиза Урбана? – весело спросил Самсон.

Подобного единодушия не ожидал никто. В зале мгновенно вырос лес рук. Некоторые тянули обе руки.

Не поднял руку только сам Урбан.

Его мятое, багровое от пьянства, лицо покрылось крупными каплями пота.

Король минуту с садистским удовольствием наблюдал за страданиями своего министра.

– Надеюсь, ты доволен? Это называется демократия в действии. Пусть это будет тебе уроком, маркиз, – сказал он Урбану, у которого от ужаса дрожала челюсть и ходили ходуном ноги. – Я сегодня, как ты заметил, милостив. До утра завтрашнего дня я прощаю тебя. Но учти, моя доброта не беспредельна.

(Заметим, уже к трем часам ночи статуя Аполлона оснастилась новыми яйцами, кифарой и луком).

Пока шло совещание, в аппаратной вовсю кипела работа. Сотрудники Нисельсона, установившие «прослушки» по всему залу, с трудом успевали записывать разговоры, которые вели между собой делегаты съезда.

Целая неделя ушла на обработку данных. Король знал, что эти данные могут так обработать, что там не останется и следа того, что происходило на самом деле.

Он предупредил начальника Тайной Канцелярии:

«Это в природе чиновника: делать и говорить то, что, по его мнению, ждет от него тот, кто сидит выше. Мне нужна правда, Нисельсон! Правда и еще раз правда! Ты понял меня?»

Граф подгонял сотрудников и лично участвовал в работе, и вот наконец тоненькая папка без названия легла на стол короля.

Но король не стал ее раскрывать, решив, что проделает это в самолете, по пути в Париж. Он умел ждать. Он воспитал в себе эту похвальную способность, ставшую чертой характера. Иногда он сам себе напоминал кота, который в предвкушении обеда может, покойно мурлыча, часами сидеть возле сахарницы, в которую попала мышь.

И вот настал момент, когда король Самсон, на пути из Армбурга в Париж, в уютной гостиной королевского авиалайнера, сидя в кресле и держа в одной руке стакан с виски и предвкушая развлечение, приступил к изучению содержимого папки.